Моя Америка

Весна 2001 год.

У меня чуть больше часа до вылета, багаж уже сдан, и мне нужно идти на посадку, а ему надо ехать домой. Но он не уезжает, а я не ухожу. Мы не говорим о том, о чем оба думаем, мы просто шутим на разные темы, смеемся и делаем вид, что все в порядке. В промежутке между объявлениями играет музыка. Я люблю загадывать всякие желания, поэтому в шутку говорю:

- Следующая песня будет про нас.

«Ты меня на рассвете разбудишь», — звучит по трансляции. Я вздрагиваю, бледнею и замолкаю. Мои ладони становятся влажными и глаза мгновенно наполняются слезами. Песня звучит, как трагическое пророчество.

-Пока, — говорю я смотря в пол, и даже не взглянув на него делаю шаг в сторону. Он шагает следом и прижимает меня к себе, я беззвучно плачу, уткнувшись ему в плечо.

-Мне надо идти, Виталик, пусти меня.

Дожидаясь мгновения, когда его руки ослабевают, я ухожу. «Не мигают, слезятся от ветра, безнадежные карие вишни» звучит в репродукторе, «я тебя никогда не увижу» стучит у меня в голове. Я не оборачиваюсь, я иду широкими шагами, смотря только себе под ноги. «Нехорошо проходить в соплях паспортный контроль», мелькает в голове, и я размазываю слезы рукавом по лицу.

У меня H1B (эйчванби) виза в паспорте на три года. Без вкладыша она не действительна, но вкладыш никто у меня не спрашивает. В паспорт ставят печать, и я прохожу на посадку. Я сажусь у окна, и стараюсь думать о том, что меня ждет там. Но слезы все равно текут, а все мысли все равно возвращаются к нему. Я пытаюсь мечтать, сочинить историю со счастливым концом, в которой он приезжает ко мне и мы снова вместе и снова счастливы, но история не клеится. «Нет», говорит мой внутренний голос. Я слишком хорошо его знаю, чтобы понять, не приедет, не бросит жену, не бросит работу. Я, это вовсе не повод, что-то менять в своей жизни. «Забудь его», — твердит мне внутренний голос, «считай, что он умер». Но я вовсе не хочу, чтобы он умер. Мне больно его терять. Я ничего не могу сделать с этой болью, не могу выключить свои чувства, это же нет свет в подъезде! Но я  не могу ничего изменить и не могу справиться с существующей реальностью. Мысль о разлуке словно рвет меня на части. В голове всплывают шекспировские строки «Ромео не рука и не нога». Я понимаю, по-своему эти строки, руку или ногу можно хотя бы отрезать. А это? Что мне нужно вырезать из себя, чтобы не болело. У меня нет сил, терпеть эту боль, и я не знаю способа ее прекратить.

Самолет выруливает на взлетную полосу. Разгон. Меня вжимает в кресло, я смотрю вниз на Питер, но вскоре все исчезает в облаках. В голове крутятся диалоги из наших последних ссор.

-Почему ты не хочешь поехать со мной?

-Я не могу бросить человека, который меня любит.

-Я меня можешь? Ты не боишься меня потерять?

-Но ты же вернешься.

«Ты же вернешься, вернешься, вернешься» – стучит эхом в голове. Откуда у него такая уверенность, что я вернусь?

Нет Виталик. Ты не заставишь меня страдать. С тобой или без тебя, но я буду счастлива! Я вытираю рукавом слезы и смотрю в иллюминатор. Мы наконец поднялись над облаками, вверху появилось солнце и голубое небо, а вокруг словно сделанные из мягкой ваты, напоминающие зверюшек причудливой формы, облака. Вспоминаются слова, сказанные мне много лет назад Ламой «не смотри назад, там это уже не ты». Здесь куда ни смотри, все равно ничего не видно. Наконец гаснет табло, пристегните ремни и девушка улыбаясь, предлагает еду. Есть мне совершенно не хочется, к тому же я не люблю яйца в любых вариантах, ковыряю вилкой остывший омлет и про себя отмечаю, что поляки кормят лучше.

Билеты мне купила моя фирма, поэтому я лечу Люфтганзой. Сама бы я никогда не позволила себе такую роскошь. Лот и дешевле и кормят лучше. В иллюминаторе по-прежнему видны только облака, но я все равно, как приклеенная смотрю в окно.

У меня пересадка во Франкфурте. Но немецкой визы у меня нет, да и времени на пересадку всего полтора часа. Буквально бегу на свой рейс. Сажусь в 767 Боинг и попадаю в другую реальность, здесь уже совсем не слышно русской речи. «Господи, какой же он огромный», удивляюсь я, хотя я уже не в первый раз лечу на таком самолете. У меня отличное место, сразу за бизнес классом, передо мной огромный экран, на котором пока крутят рекламу.

Все посадка закончена и мы летим в Бостон, это 9 часов в воздухе. Самолет тяжело взлетает и резко набирает высоту. «Нет, Боинги все-таки хорошие самолеты», убеждаюсь в очередной раз я. Загорается экран и  начинают показывать кино. Я одеваю наушники и пытаюсь понять, что говорят. Фильм, конечно же про любовь. Он приходит к ней, потому что она организует свадьбы, она в него влюбляется, потому что он красив и легко уводит у красавицы невесты, потому что у них любовь. Я не сравниваю эту историю со своей, и смотрю кино с интересом. Кино заканчивается хеппиендом, экран гаснет и стюардессы разносят еду. Здесь кормят гораздо лучше, чем на предыдущем рейсе. Раздают даже сухарики и пиво. Я пиво не пью, беру кофе. Кофе у Люфтганзы отвратный. В очередной раз зарекаюсь его пить. После еды снова крутят кино. С фильмами, полет кажется не таким утомительным, но кино тоже надоедает и я пытаюсь заснуть. Сон скорее можно назвать полудремой, я слышу шаги проходящих мимо людей, в то время как мозг прокручивает какие-то картинки в черно-сером изображении, бессвязные и бессмысленные, которые, наверное, нужно назвать снами.

Звучит голос командира корабля, призывая застегнуть ремни и кресла привести в вертикальное положение. Гаснет основной свет, и мы начинаем снижаться. Я далеко от иллюминатора, и мне не видно, что там под нами, видно только что уже темно, местное время 21 час.

Погода такая же, как в Питере, словно я никуда и не улетала. На паспортном контроле у меня спрашивают название компании, но опять не проверяют вкладыш к визе. Спрашивают, когда возвращаюсь, но не слушают ответ и прикалывают бумажку к паспорту сроком на 6 месяцев. Придираются только на таможне, спрашивают, не везу ли я продукты, отвечаю отрицательно, таможенник загадочно улыбается и просит открыть чемодан. У меня ничего с собой нет из еды, я уже не впервой летаю, знаю, что все равно отберут. Таможенник разочарованно смотрит на содержимое чемодана, удивленно говоря — только личные вещи? («извини мужик, наркотики дома забыла» вспоминаю я Задорнова, но вовремя прикусываю язык.)

Иду на остановку шаттла. Сегодня я останусь в Бостоне, ночевку здесь мне не оплатят, поэтому выбрана гостиница подешевле и с шаттлом. Через полчаса я в номере, падаю на кровать, но уснуть не могу. Снова грустные мысли лезут в голову. Но наверное человек все-таки сложное существо, и все его системы жизнеобеспечения стремятся устранить проблему вызывающую боль. А если проблему они устранить не могут, то они устраняют боль, вместе с возможностью вообще что-то чувствовать и переживать. Ты вроде жив, дышишь, ходишь , ешь, пьешь, но ничего не чувствуешь, словно все это происходит не с тобой, а в каком то кино.

Утром мне нужно ехать в Бюрлигтон, но сначала я хочу погулять по городу. Я завтракаю, оставляю чемодан на ресепшине и иду в сторону метро. На платформе никого нет, кроме четы пенсионеров, тоже из моего отеля, я их заметила еще за завтраком и они похоже меня тоже. Они задают мне какой-то вопрос, отвечаю машинально и односложно, но спрашивающий меня,  мужчина интересуется, не из России ли я. «Господи, как?» недоумеваю я. Улыбаюсь, утвердительно киваю. Он говорит, что они из Англии и что у меня характерный акцент. Расспрашивает меня, давно ли я здесь, что делаю, рассказывают немного о себе.

 Подходит поезд, садимся. Они только вчера прилетели, спрашивают, как куда доехать, показывают карту. Объясняю куда лучше сходить. Они спрашивают, куда пойду я. У меня нет определенной цели, но составлять им компанию я не хочу, поэтому говорю, что мне нужно навестить старого друга. Выхожу на следующей остановке за ними. Метро пустое и жуткое, кроме меня здесь только несколько негров, мне конечно не по себе, успокаиваю себя тем, что метро просто старое, ему больше ста лет.

Время около восьми утра, воскресенье, иду бреду «туда не знаю куда». В душе пустота, глаза смотрят вокруг, но не анализируют увиденное, ноги сами куда-то идут, ведомые механической памятью, оставшейся от прошлой поездки и выносят меня в порт к Атлантическому океану. 

Волны неугомонно бьются о берег. Стою на берегу, глупо улыбаясь, дышу воздухом океана, хочется разуться и залезть в воду хотя бы по колено, несмотря на то, что температура воды не выше 16 градусов. Наконец волна, не разделяя моей нерешительности, накрывает меня с головой своими брызгами. Ко мне подбегают сразу несколько человек, поинтересоваться, не плохо ли мне, нет мне хорошо, мне очень хорошо. Все плохое я оставила там, в России, и здесь все будет только хорошо. С ним или без него, но я буду счастлива, я это себе обещаю.

 Я теряю счет времени и гуляю по городу, покуда хватает сил ходить пешком, затем беру такси заезжаю за чемоданом и еду в Бюрлингтон. Америка страна, где автомобиль, это такая же необходимость как руки или ноги. Но только если права безруких или безногих инвалидов здесь защищаются, то права безмашинных — нет. Машины у меня нет, да и денег на нее тоже нет. Что у меня срастется на этот раз с работой, тоже пока сложно спрогнозировать.

Из Бюрлингтона до Бостона не далеко, около 20 км, но общественного транспорта между ними нет, ну вернее есть пара автобусов в день, которая возит в основном пенсионеров, а для остальных единственное средство передвижения - личный транспорт, ну а для тех у кого его нет — только такси.

В Бюрлингтоне я буду жить в Мариотте, самой лучшей здесь гостинице, правда не долго — только один день. В понедельник на работе мне обещали дать телефон риелтора, который поможет мне снять в аренду жилье. Но даже одна ночь в Мариотте, это не так плохо. Швейцар выгружает мой чемодан, пока я расплачиваюсь с таксистом, на ресепшине не слишком услужливо улыбаются, наверное полагая что растрачивать силы даром, раз номер уже оплачен. Моя контора разорились на 220 баксов. Скорее всего, конечно не разорилась, им это обошлось бесплатно, за какие-то услуги, но мне все равно, я заселяюсь в номер, переодеваюсь и иду плавать. Я уже здесь останавливалась, знаю, что у них отличный бассейн и отказать себе в удовольствии поплавать не могу.

Плаваю я почти одна, если не считать еще одной старушки. Плаваем мы долго около часа. Старушка выходит первой, и когда я захожу в раздевалку, она уже одета.

-Вы из России? - спрашивает она по-русски.

И это во второй раз за сегодняшний день! Видя мое удивление, она представляется

- Я Ольга, дочь русских эмигрантов. Сюда ходят плавать только русские.

-Почему? — недоумеваю я.

Но она улыбается и уходит, оставляя меня саму искать ответ на этот непростой вопрос.

Со мной определенно, что-то не  так, решаю я. Поднимаюсь в номер, сушу волосы и собираюсь в торговый центр. Мне нужно быть одетой как все, решаю я для себя, я слишком выделяюсь. В торговый центр из гостиницы ходит шаттл, но я иду пешком. Сейчас мне легче, когда я постоянно хожу.

Денег у меня не много. Мне нужно заплатить за жилье и еще целый месяц прожить до зарплаты. Все что я могу себе позволить потратить не более 100 баксов, поэтому распродажа — это наше все. Но я укладываюсь в эту сумму, и сразу переодеваюсь. В кроссовках, джинсах и футболке, я надеюсь почувствовать себя полноценным жителем Америки.

Для полного погружения в свою новую реальность, покупаю за два с половиной бакса свое любимое мороженное, с вареной сгущенкой, и возвращаюсь в гостиницу,  практически без ног от усталости. Я стараюсь увидеть хорошее в произошедших переменах в моей жизни. С нескрываемым наслаждением смотрю, как ванна наполняется голубоватой водой. Я так скучала по этой, чистой, горячей, не пахнущей тухлятиной, воде, живя в России. Отмокнув в ванной, я ложусь поперек кровати и включаю телевизор. Идет какой-то странный фильм про китайцев, но мне все равно. Смотрю, слабо разбирая чинглишь, пока глаза не начинают слипаться и меня не утаскивает в сон.

Из-за смены часового пояса просыпаюсь рано около 6, иду плавать, в бассейне пусто. Отплавав свои километры,  иду на завтрак. Завтрак платный, поэтому я беру по минимуму — кофе сок, йогурт, фрукты. «Еще минус 10 баксов», говорит внутренний голос.  Он обеспокоен моими финансовыми проблемами и призывает к режиму максимальной экономии.

Сдаю ключи, но чемодан оставляю до вечера на ресепшине.

Теперь нужно идти  на работу. Время только восемь, кроме секретарши в офисе никого нет. Она сажает меня в переговорную комнату, там стоит  для меня  компьютер. «Эти уроды не то, что рабочее место мне не подготовили, не поставили даже операционную систему, хорошо хоть компьютер дали.» думаю я и устанавливаю на компьютер все что на нем должно быть. Время еще только 9 утра, когда  приходит Пит, для него это неожиданно рано. Пит француз, на самом деле его зовут Питер, и он ненавидит, когда его зовут на американский манер Пит, и он борется с этим всеми доступными ему способами:  не отзывается ,  всякий раз поправляет, но это ничего не меняет -  все равно его  называют только  Пит. Он  помнит, что родился во Франции и очень этим гордится, он ненавидит американский фастфуд, разговоры про еду и вообще американский образ жизни. Он другой, ему здесь тошно, он не забывает всем и каждому это по несколько раз рассказать. Он ругает либералов, за то, что они не достаточно либеральны и консерваторов, за то, что не очень консервативны, он ругает правительство за то, что оно плохо правит и пробки на дорогах, просто за то что они есть. Он страшно рад меня видеть, хотя недовольно ворчит, но тащит меня к себе в комнату, несмотря на вопли секретарши. Ему нужно с кем-то поделиться новостями и он рассказывает последние новости из своей жизни и жизни компании. Мы не виделись почти четыре года, и я понимаю, что это надолго. Он недавно закончил обучение Джаве и теперь будет переписывать  проект с Си на Джаву. Ему не терпится похвастать своими разработками. Пит хороший сишный программер, но рисовать красивые  интерфейсы, это явно не его профиль. Я смотрю на его убогие менюшки и про себя надеюсь, что ему их не доверят. Пока мы заняты обсуждениями дальнейших планов, то есть я слушаю непрерывающийся монолог Пита, подтягиваются и остальные. Сегодня будет начальство и поэтому все в костюмах, включая меня, Пит тоже неохотно завязывает галстук, который держит для таких случаев на работе. В 10 нас всех собирают в "конференс руме" и выступает наш бос. Затем несколько человек делают презентации, потом идет обсуждение планов. К двум часам нас отпускают на ланч. В честь приезда начальства, нас кормят бесплатным обедом. Обед конечно не бог весть, но есть можно. Пит морщится, говоря, что он не понимает, как это можно есть. Но все же ест, ограничиваясь правда салатом из овощей и десертом, я ем все подряд. Остальные делают  бутерброды: на булку, кладут  капустный лист, а сверху мясо с макаронами, это здесь называется сенгвич. Я стараюсь на "это" даже не смотреть.

После ланча нас снова собирают, я спрашиваю у Пит — я просто отвыкла или что то наш митинг затянулся, он неохотно делится со мной новостью, которая его явно не радует. Ходят сплетни, что компания продает часть бизнеса, поэтому теперь такое нашествие начальства не редкость.

Наконец у руководства находится время и на меня, мне дают  визитку риелтора, который поможет мне снять жилье, я подписывают контракт и кучу бумаг о том, что я обязуюсь делать и не делать, работая на фирме. Вскользь интересуюсь по поводу медицинской страховки, по контракту они ее обязаны мне предоставить, говорят на неделе, подъедет представитель, оформит со мной договор. 

Звоню риелтору, договариваемся что она подъедет к шести. У нее в списке пять адресов, проезжаем все пять, и вобщем ни один ни гуд и все дорого. Мебели мало, хотя я просила с мебелью, площадь небольшая, а денег хотят много. Выбираю ближайший к работе, там мебели тоже маловато, есть только на кухне кое-что и кровать в комнате, забираю чемодан из гостиницы, составляю договор с риелтором плачу залог и за два месяца вперед. Квартирка, а вернее студия совсем небольшая, без балкона. Крашенные светлой краской унылые стены, на полу не первой свежести, затертый серый ковролин. Большое окно выходит в парк, но занавесок на нем нет, тускло светят несколько вмонтированных в потолок галогеновых лампочек . Все это создает впечатление временности, вокзальности, это так не похоже на то, о чем я мечтала. Из мебели есть только кровать и встроенный шкаф. Но вещей у меня еще меньше — в шкафу даже после того, как я раскладываю вещи по полкам, остается пусто. Ложусь на кровать и пытаюсь сжиться с мыслью, что это теперь мой дом.

Работа наваливается просто комом. Дни пролетают на столько быстро, что я просто теряю счет времени. Бассейна нет, чтобы хоть как то прийти в себя, вечерами бегаю вдоль дороги. Периодически правда, останавливаются водители проезжающих мимо машин, предлагают меня подвести. Работа движется довольно быстро, хотя от поставленного нам плана мы все равно отстаем. Пит приходит не раньше десяти, и еще час приходит в себя - пьет кофе и плачется мне в жилетку, о своей нелегкой жизни. Я его слушаю, и сочувствую. У меня все в порядке, нет ни пробок, ни жены с претензиями, ни необходимости посещать рестораны. У меня есть дом с кухней и душем, а в душе всегда есть горячая вода, даже летом. Мне регулярно платят зарплату, и даже при том, что я плачу за квартиру, у меня все равно остаются ежемесячно несколько тысяч долларов. Я скучаю по сыну, и заходя в магазин, всякий раз покупаю ему набор Лего. У меня проблемы с языком, я говорю с ошибками, но я это знаю и стараюсь больше слушать, улыбаться и поменьше говорить.

Мы должны выдать тестовую версию, но мы не укладываемся в сроки. Я начинаю задерживаться до девяти на работе, но очень скоро получаю нагоняй, потому что за переработку мне должны доплачивать, а делать это никто не хочет. Когда я начинаю возмущаться, что ж мне делать, то в ответ слышу долгую лекцию минут на сорок о необходимости повышать эффективность труда, которая заканчивается предложением поставить мне компьютер дома и работать там. Нескрываемая циничность и показуха вызывает у меня смех, но компьютер дома, конечно здорово, и я с радостью соглашаюсь.

Через некоторое время в нашей команде происходит пополнение,  вдруг выясняется, что вместе с нами еще будет работать программист из Финляндии. Нам сообщают, только что он  хороший Джава программист. У фина трудно произносимое имя, американцы зовут его Андрэ. Это молодой парнишка 24 лет, только закончивший в Финляндии университет. Как он попал в проект мне непонятно. Андрэ оказывается неплохим парнем, туповатым, но доброжелательным и исполнительным. Он неплохо говорит по-английски и понимает меня лучше американцев. Пит его явно недолюбливает, хотя сам не может объяснить почему. Теперь мне еще приходится выслушивать жалобы на Андрэ.

 Виталик мне не пишет. Я стараюсь о нем не вспоминать. Мне пишет только моя подруга Ленка, с которой я оставила сына.  Взять сына в Америку я не смогла, по здешним законам до 12 лет ребенка нельзя оставить  одного и я должна нанимать ему няню. Это сейчас мне не по карману.

Наконец то компания мне выдала мобильник с корпоративной сим картой, правда предупредив, чтобы по долгу в Россию не звонила, что телефон только для служебных нужд. Но мне все равно, потому что у меня теперь есть возможность звонить домой.

Ленке тоже хвастаю мобильником, теперь есть возможность с ней обсуждать всякие новости и строить планы. Она постоянно спрашивает меня про Виталика. «Нет, не звонил и не писал». Мне не хочется говорить на эту тему, это причиняет мне боль. Но она все равно снова и снова ее поднимает. Я не знаю зачем она это делает. Иногда мне кажется, что ей просто нравится ковырять ногтем в ране, а иногда кажется, что она считает что мне самой хочется о нем поговорить.

Меня не мучает ностальгия, я даже не знаю, что это такое. Работа, работа и только работа, все что не касается работы выбивает меня из колеи. У меня полная уверенность в том, что теперь все зависит только от меня, нужно поскорее закончить проект, и наступит большое прекрасное мое американское счастье. Я стараюсь работать как можно больше. В работе забываешь о боли, в голову не лезут грустные мысли, и  просто нет ни времени, ни сил на мысли о Нем.

 Самое страшное, это выходные. Куда деваться человеку в этой деревне, по Питерским меркам, в выходные, если у него нет машины?  По совету своей однокурсницы Ольги, которая живет в штате Оклахома, по воскресеньям я хожу на курсы английского в Православную общину. Здесь учат английскому бесплатно. Учат, конечно, это громко сказано, лучше сказать - занимаются английским с теми, кому не по карману платить за курсы или преподавателя. Занятия заключаются в том, что мы повторяем за преподавателем слова и фразы на определенную тему, а потом из них устраиваем диалоги между собой. Темы самые жизненные: магазин, больница, на улице, на работе итд. Все это рассчитано на людей, не знающих язык совершенно. Я вроде как говорю, но с ошибками и с акцентом. Постепенно начинаю себя ловить на том, что разговариваю и даже думаю этими заученными языковыми штампами. Но курсы тоже отвлекают от мыслей о Нем. Я пытаюсь бороться с воспоминаниями  всеми возможными способами, например, как только в голову лезут картинки из прошлого, я стараюсь думать на английском.

У нас сегодня очередная комиссия. Из Лос-Анжелоса, где расположен головной офис нашей фирмы, прилетает целая делегация. Мы  даже, несмотря на помощь Андрэ, срываем сроки и нам присылают еще одного менеджера. Утро начинается митингом (от английского митинг встреча), опять вместо того чтобы работать мы слушаем доклады и презентации руководства. Народу приехало настолько много, что в комнате становится нечем дышать и некуда сесть. Но все равно в духоте и тесноте мы слушаем, что мы должны делать, как мы должны работать. Нам сообщают, сколько было продуктов продано, какие выручки и т. д. Я не понимаю половины слов и практически всю абривиатуру. Я не понимаю, зачем мне все это объясняют, особенно учитывая тот факт, что я контрактер и по окончанию контракта все равно уеду. А еще у меня сроки сдачи, и я должна работать. Из последней  делегации я знаю только Ника. Он был моим менеджером в прошлый раз и думаю, что это с его подачи меня и на этот раз вытащили из России. Ник немец, его семья сбежала в Америку после войны. Кто-то из родственников погиб (замерз)  под Курском, и семейные предания хранят ужасы русской зимы. Рассказывать Ник про это не любит. Мы с ним достаточно долго работали вместе, прежде чем он это рассказал. И может быть и не рассказал, если бы не желание съездить в Курск, посмотреть на белых медведей. Мои заверения, что Курск, это теплый южный город, не возымел на него ни какого действия,  он мне не поверил и хотел бы в этом убедиться сам лично. Но перспектива заблудиться среди полярных льдов и быть съеденным белым медведем его пугает, поэтому он уже много лет откладывает поездку. Вообще Ник отличный мужик, очень порядочный и трудолюбивый, а временами даже веселый. Он единственный во всей компании, кто не учился в колледже, а с 12 лет работал. Он как настоящий американец, прошел долгий путь от подмастерья в гараже, до топ-менеджера небольшой АЙТИ компании. Не смотря на наши коренные разногласия по всем ключевым вопросам, с Ником мне проще в том плане, что он понимает, что я приехала сюда зарабатывать деньги, и смотрит сквозь пальцы на какие-то формальные проблемы, которые периодически возникают. Ну не подписала вовремя, не аппарувила, не согласовала, забыла, заработалась, он звонит, пишет, напоминает, ему не сложно. Для него работа главное, как и для меня, в этом мы похожи.

В честь приезда начальства у нас снова бесплатный ланч. Сегодня он даже лучше чем те, что были раньше. Пит доволен, даже для него есть еда, он подсовывает мне тарелку с жаренными кальмарами, и десерт, пока народ еще не разобрался, что к чему. Я рассчитываю, что после ланча, я наконец смогу снова заняться работой. Но как только я удобно устраиваюсь на рабочем месте, в мою клетушку заходит Ник. Он не один с ним высокий, средних лет мужчина, очень хорошо одетый, с представительской внешностью. Сейл (продавец), мелькает в голове. Ник представляет нас друг другу, и объясняет, что Том будет моим менеджером до окончания работ. В его обязанности входит понять, почему мы постоянно срываем сроки и устранить проблемы. Мы с Томом стоим друг напротив друга и смотрим друг другу в глаза. Я загадочно улыбаюсь, чтобы не говорить и выдать свой ломаный английский (брокен ленгвидж). Том тоже несколько долгих секунд молчит и глупо улыбается мне в ответ, затем, с трудом, выдавливает из себя, какую то нелепую фразу, общий смысл которой заключается в том, что он всегда хотел увидеть как выглядит женщина программист из России. Сказав ее  понимает, что сказал глупость, начинает оправдываться, но получается еще большая глупость и его речь звучит уже совсем не этично не логично и не корректно. Ник смотрит то на меня, то на Тома каким-то недоверчивым и подозрительным взглядом, прощается и уходит.

Запах. Первое что я ощущаю это запах совершенно незнакомого мне и очень дорогого парфюма. Запах не резкий и не сильный, но он сразу бьет мне в голову. В моей клетушке очень тесно и второй стул поставить некуда, поэтому Том садится на тумбочку. И тогда я замечаю как он одет. Я сражена, потрясена и приворожена одновременно. Я теряю голову и попадаю в плен дорогих вещей. Нет я никогда не обращала внимания на то кто во что одет, вещи никогда не занимали мое внимание, и не разоряли мой кошелек. Но это были другие вещи. То во что одет Том, я никогда не видела ни на людях, ни даже в дорогих магазинах. Я совершенно не разбираюсь в одежде и не могу назвать ни стоимость, ни фирму производителя, но я вижу как это дорого. Все во что он одет, по моему мнению стоит каких-то запредельных сумм. Я даже представить себе не могла, что бывают такие ткани, и что можно так шить. Я ощущаю себя простолюдинкой, попавшей на прием к королеве, и все что мне хочется, это просто потрогать эти вещи руками. Том сидит вальяжно, нога на ногу, облокотившись на стену, когда мой взгляд наконец плавно переходит на галстук и останавливается на воткнутой в него булавке. Боже, это что бриллиант? Я конечно про это читала, по-моему у Бальзака о том что такое бывает, но живьем, нет живьем я это вижу в первые. Я конечно не могу оценить ни размер камня и правильность огранки, я только вижу как он переливается всеми цветами радуги в тусклом свете искусственного освещения моей комнотенки. Я инстинктивно отодвигаюсь вместе со стулом на несколько сантиметров назад, насколько мне позволяет теснота моей комнаты, и Том попадает в поле моего зрения целиком. Он совершенно не вписывается в окружающую его обстановку: убогая тумбочка, на которой он сидит, серые пыльные стены, дешевый  монитор, стоящим у меня на столе. «Кто он, что он здесь делает, с чего вдруг к нам пожаловала эта королевская рать?» - крутятся в моей голове навязчивые вопросы. Но Тома кажется совершенно не волнует это не соответствие, он улыбается мне и просит рассказать как ведется работа по проекту. Я рассказываю Тому о проделанной работе, о возникающих проблемах, которые в основном имеют чисто технический характер. Моя задача - это математическое решение, которое написано мною же, только несколько лет назад, на базе библиотек математических функций, которые были в Си, а Джава не имеет нужных мне функций, поэтому приходится выкручиваться всеми возможными способами. Он явно не понимает, что я говорю, но не переспрашивает и постепенно переводит разговор на более близкие ему темы. Здесь мне становится все сложнее и сложнее поддерживать беседу. Моего языкового запаса явно не хватает, и я перехожу в разряд слушателей, улавливая лишь общий смысл сказанного. Я слушаю молча, улыбаюсь и больше не смотрю на него. Мне нужно работать.

 Его монолог плавно переходит в (клайминг) жалобы на жизнь. Я снова начинаю чувствовать себя чем-то средним между памперсом и носовым платком. Том рассказывает о том, какая у него тяжелая работа, что он постоянно в разъездах, что у него из-за этого проблемы с женой. Он начинает мне рассказывать о том, что из-за того, что он редко бывает дома, он расстался с первой женой, а теперь у него проблемы со второй женой. Я молчу и улыбаюсь.

- Ну да, - говорит он, - какие у вас в России проблемы, только сервис слабоват (дословно poor service). Пальцы перестают стучать по клавиатуре, я набираю воздуха, чтобы выдать возмущенный ответ, но понимаю, что моих знаний языка явно не хватит, чтобы ему объяснить, какие там у нас есть проблемы. Поэтому, выдыхаю, соглашаюсь и улыбаюсь, да, да пуэ сёве.

Внезапно его монолог обрывается и наступает затяжная пауза. Я поднимаю голову и смотрю ему в глаза. Боже как я хорошо знаю этот взгляд. Сердце начинает бешено колотиться, в висках стучит только одно — нет, господи нет, я не хочу, я не могу больше, почему я? Вокруг столько женщин мечтающих о любви, почему опять я, за что? Том спрашивает меня, может ли он задать мне личный вопрос. «Куда он меня потащит в кабак или сразу к себе в номер?», мелькает в мозгу. Я пытаюсь собрать свои мысли и вспомнить политкорректную форму глагола «пошел на фиг». Мозг работает на предельных нагрузках, пытаясь найты выход из создавщейся ситуации, я знаю, что в Америке запрещены законом личные отношения на работе и что мне нужно пожаловаться начальству. Но кому мне жаловаться? Какому начальству? Да меня просто выкинут в 24 часа из этой страны без выходного пособия.

-Да, спрашивайте, говорю я, — а в голове бешено стучит, что сказать? «Я занята», звучит глупо, не понятно кем занята, или чем занята, и что значит занята, «мне надо работать», - нет тоже не то….

- Это правда, что по улицам Петербурга ходят медведи, — спрашивает Том, явно смущаясь от своего вопроса.

-Что? — мои мысли входят в штопор и я возвращаюсь в реальность.

Том повторяет вопрос, но более медленно, по словам, он явно смущен, ему неловко, про это спрашивать, но человеческое любопытство берет верх над приличиями.

У меня начинается приступ смеха. «Нинка, ну ты же в Америке, в Америке, звучит в висках. Расслабься, все хорошо». Том явно обескуражен моей реакцией. Он не понимает, чем он так меня насмешил. Я киваю головой и говорю:

-Да, по улицам ходят медведи, пьют водку, и играют на балалайке. Дрынь-дрынь дрынь-дрынь. – Мои руки изображают бренчание на балалайки и меня просто душит от смеха.

Том явно не видит в этом ничего смешного. Он говорит, что сам лично видел, как русские  привозили медведей, которые играли на гармошке, катались на велосипеде и даже играли в хоккей. Я приглашаю его в Питер, посмотреть на медведей на улицах, и возвращаюсь к своей работе.

Какое то время он сидит молча, но возвращается Ник, довольно крутя в руках золотой картой, объявляет, что руководство приглашает нас всех вечером в ресторан. У меня вертится в голове мысль, что неплохо бы заскочить домой переодеться и взять с собой куртку, я как назло забыла ее дома, слишком легко одета и боюсь вечером замерзнуть. Но Ник уже рассказывает, что ужин будет с алкоголем и всем заказано домой такси.

 Уже знакомый с этой новостью, в мою комнату заглядывает Пит. Он явно не доволен, он ненавидит наши корпоративы в дешевых ресторанах и явно сожалеет о том, что не сможет провести вечер с семьей. Но Ник предупредил, что явка обязательна, он любит пожрать и если многие с мероприятия сбегут, ему будет сложно отчитаться перед руководством за расходы. У меня другая проблема, меня откровенно смущает мой внешний вид. На мне джинсы, кроссовки и блузка с короткими рукавами. Мало того, что я явно не смотрюсь на фоне Тома, так я еще боюсь замерзнуть вечером, возвращаясь домой. Питу мои одежные терзания кажутся несерьезными. Сам он одет в линялую- перелинялую, застиранную футболку непонятного цвета и формы, и такие же застиранные обвисшие и протертые на коленях джинсы. Он показывает на Андрэ, который тоже не выглядит шикарно, в кремовой, с непонятным рисунком, раздувающейся шаром на его тощей сутулой фигуре, рубашке и мешковатых, стянутых дешевым ремнем, джинсах. К тому же ужин с алкоголем, значит домой отвезут на такси.

Том везет Ника и остальных менеджеров компании на своей машине. Он хочет чтобы я тоже поехала с ним, но Ник категорически против, говоря что для нас заказано такси. Я, Андрэ,  Пит и остальные загружаемся в микроавтобус и едем в ресторан. Ресторан рыбный. Я смотрю в меню, и к ужасу осознаю, что не знаю ни одного блюда. Я ищу хоть какие-то знакомые слова. Рядом сидят Питер и Андрэ, Питер ничего не хочет есть кроме кофе и десерта, Андрэ заказывает рыбу, название которой я не знаю. Я пытаюсь выпытать у него что это такое, но все равно ничего не могу понять из его объяснения. Наконец нахожу знакомое слово, «кальмары» и с радостью заказываю их.

Вокруг нас вьется с услужливой дежурной улыбкой, девочка официантка, поднося все новые и новые блюда. Том сидит напротив меня, и постоянно смотрит в мою сторону. Под его пристальным взглядом мне становится совершенно неудобно, кажется, что я делаю что-то не так, ем не той вилкой или не так сижу или еще что-то. Том постоянно спрашивает, не нужно ли мне заказать еще что то, может мне не нравится то, что мне принесли. Я отказываюсь. Это его удивляет, и он говорит, что я вполне могу позволить себе есть больше. Смысл фразы мне не понятен. Переспрашивать я не решаюсь, просто смотрю на него удивленно. Он произносит длинную и замысловатую фразу, общий смысл который сводится к комплименту моей фигуре в частности, и внешности вообще. Я не хочу говорить на эту тему и делаю вид, что ничего не поняла. Ник много пьет, но практически не пьянеет. Наконец он набрался до нужной кондиции и, обнимая официантку, приглашает ее танцевать. Девушка довольно и неискренне визжит, когда Ник ее тискает и щиплет  за бока. Питер потихоньку уходит, не прощаясь, лишь слегка кивнув мне головой. Его место тут же занимает Том. Он спрашивает меня, не хочу ли я тоже танцевать.

-Я хочу домой. — отвечаю я.

-Я могу тебя отвезти? — спрашивает он

Я долго соображаю, как нужно ответить на этот вопрос грамматически правильно, но путаюсь в модальных глаголах, поэтому отвечаю вопросом на вопрос:

-Ты не мог бы отвезти меня домой?

-Конечно, отвечает он улыбаясь, мы тоже встаем и молча уходим.

На улице прохладно. Меня бросает в дрожь. После зимних восхождений в горах у меня появилась какая- то непереносимость к холоду. Как только становится прохладно, меня начинает колотить сильный озноб, внешне больше напоминающий, судороги. Я это знаю, поэтому всюду таскаю с собой куртку. С ужасом смотря на то, как меня колотит от холода, Том спрашивает, может ли он предложить мне жакет. Мне не ловко, да и страшно брать его пиджак, к тому же я не знаю, как ответить грамматически правильно на его вопрос, кроме как отрицательно. Боже, что же это за язык, на котором нормальный человек, грамматически правильно можно сказать только «нет», думаю я и мы почти бежим к его машине. Он включает кондиционер на полную мощность, и я наконец согреваюсь и перестаю дрожать. Я говорю ему адрес, он вбивает его в навигатор, и мы едем в сторону моего дома.

Я снова думаю о Нем. Я полностью погружена в воспоминания и пытаюсь понять, почему все так получилось, и что я делала неправильно, когда машина останавливается. Я благодарю Тома и собираюсь морально, чтобы снова окунуться в ночной холод. Том истолковывает мое замешательство по-своему:

- Ты хочешь, что бы я пошел с тобой? — спрашивает он, глядя мне в глаза.

- Нет, — отвечаю я и пулей вылетаю из машины.

На столе прыгает телефон. «Кто мне звонит в такую рань? Что случилось?» Я сажусь на кровати и начинаю ловить прыгающий по ней мобильник. «А, это же будильник», я протираю глаза, встаю и медленно ползу в ванну. Какое-то время смотрю на свою заспанную рожу в зеркало, потом включаю воду и долго мою лицо, пытаясь проснуться. «А почему я не подошла к телефону?»,  вдруг вспоминаю я. Я выхожу из ванной, посмотреть, кто звонил и вспоминаю, «будильник, это был будильник».

Пит уже на работе, он интересуется, что было после его ухода, но я не знаю, мне ему нечего рассказать, потому  что я тоже почти сразу ушла. Мы идем на кухню и пьем кофе, это уже третья моя чашка за утро, но мозг не желает просыпаться и переходить в нормальный режим работы.

Спустя час или полтора появляется Том, он улыбается, заглядывая ко мне в комнату и со словами «я нид кофеин инджекшин» отправляется на кухню. Через несколько минут,  он подсаживается рядом со мной и задает мне пару дежурных вопросов по работе. После чего наш диалог превращается в монолог. Сегодня он без галстука, в рубашке с коротким рукавом, но от этого выглядит не менее шикарно. Рубашка стоит явно целое состояние. Я не знаю название материала из которого она сделана , толи это какой то шелк, толи хлопок. Меня поражает ее фактура – какое-то странное хитросплетение нитей, невидимое глазу, создающее едва заметный однотонный рисунок.  И конечно поражает как она сшита, идеально по фигуре, без складок, натяжек  и пузырей. Я думаю о том, что вещи имеют очень большое значение, и моя убежденность, что встречают по одежке, а провожают по уму, это просто глупость. Ведь могут просто и не встретить. Тем временем Том рассказывает мне о себе. Уже к ланчу, я знаю историю всей его жизни, включая каким он занимался спортом и когда, всех его жен, включая бывших, девушек с которыми он встречался, начиная со школы, отношения с родителями и дочерью от первого брака. Я знаю о всей его карьерной лестнице, включая внутренние перестановки в нашей компании и те проекты над которыми он работал. Он делает попытки расспросить меня, но мне некогда,  я отвечаю односложно,  под его повествование продолжаю работать, у меня сроки, дедлайн и перспектива потери бонусов, в случае если я в сроки не уложусь.

- А ты занимаешься спортом? — спрашивает он меня неожиданно.

-Я? – какое-то время я сомневаюсь, можно ли называть то, чем я занималась, спортом, но все-таки говорю:

 - Да занималась альпинизмом в юности. - Я уже привыкла,  и отвечаю, не отрывая рук от клавиатуры.

-А в России есть горы? — удивленно спрашивает он.

Этот вопрос ставит меня в тупик, я  надолго задумываюсь, остались ли еще где то в России горы, и отвечаю неуверенно:

- Не знаю, были.

Том явно не понимает, почему горы были, но не переспрашивает, принимая очевидно это за мой очередной грамматический ляп. Он продолжает свой монолог. Вдруг посередине, какой-то фразы раздается жужжание. Том берет телефон, смотрит, кто звонит и нажимает отбой, но телефон жужжит снова.

-Я занят, я на работе, говорит он, но из трубки доносится раздраженный женский голос. Том выходит за дверь. Возвращается он не скоро и какое-то время, сидит молча, наблюдая за тем, как я стучу по клавишам.

- Женщинам нужно внимание, а моя работа требует постоянных разъездов, но мне нравится моя работа и я хорошо зарабатываю, я не хочу ее менять. Из-за этого ушла от меня первая жена, она жаловалась, что я совершенно не помогал ей с ребенком. И теперь я почти не вижу свою дочь. Зато я ей постоянно должен, и она требует от меня деньги на колледж. А это 16 тысяч в год. А теперь разваливается и мой второй брак. Жена хочет, чтобы я больше бывал дома, чтобы я уделял ей больше внимания. Том замолкает и смотрит мне в глаза.

-Ты это не поймешь, ты другая, тебе ничего не нужно от мужчин, ни денег, ни внимания. Том замолкает и смотрит на меня в упор.

Я перестаю стучать по клавишам, и от удивления у меня округляются глаза.

-Что? Что мне не нужно? Деньги? А здесь и сейчас я что, по-твоему, делаю? Развлекаюсь?

Том не понимает моего удивления и списывает на языковое недопонимание, он терпеливо повторяет еще раз:

-Тебе не нужны деньги от мужчины, потому что ты сама их зарабатываешь.

-Ну, может я просто вынуждена зарабатывать деньги, потому что мужчины мне их не предлагают, — спрашиваю я его глядя ему в глаза.

-И ты сможешь сидеть целый день дома смотреть телевизор, часами ходить по магазинам или болтать с подругами по телефону обсуждая очередной сериал? — отвечает мне, вопросом на вопрос, ехидно улыбаясь.

-Нет конечно, но я смогу меньше работать, и хотя бы в отпуск ходить каждый год. Я за последние пять лет ни разу не была в отпуске, все, что я делаю, это работаю и работаю, и это только потому, что все мои мужчины почему то считают, что мне никто ничего не должен, потому что… К горлу подступает ком и мои английские слова заканчиваются. Я понимаю что если продолжу, то просто разревусь и я замолкаю на полуслове.

Том ничего не понял из сказанного мною, кроме того, что у меня проблемы с английским, и я не поняла всю глубину его мысли. Тянутся долгие минуты молчания, раздается только слабый писк клавиатуры, я снова стучу по клавишам. Тишина нарушается очередным жужжанием его телефона. Сейчас звонят по работе, оказывается, у него есть еще своя работа, кроме как сидеть целыми днями со мной, он что-то быстро говорит по телефону и уходит из комнаты.

Встречаемся мы только вечером, он ожидает меня у выхода и предлагает подвезти, но мне не хочется ехать, я хочу прогуляться пешком. Он спрашивает разрешения составить мне компанию, я не возражаю. Он достает из машины пиджак и сразу предлагает мне его надеть, но сегодня я в куртке. Мы идем молча. Дойдя до моего дома, он спрашивает, не хочу ли я что бы он зашел. Я отрицательно качаю головой. Тогда он берет меня за руку, и говорит:

- Я хочу тебе сказать одну очень важную вещь — он напряжет и серьезен. Он стоит совсем близко от меня, и я чувствую на своем лице его дыхание. Мне снова становится страшно. Я заранее начинаю подбирать слова.

-Руководство решило продать часть бизнеса, все что вы сделаете, будет продано другой компании, и дальнейшую разработку, будет осуществлять Андрэ. А ты — он делает паузу, внимательно следя за выражением моего лица.

-Тебе закроют контракт и отправят домой. Они не хотят, чтобы там узнали, какие математические методы были использованы в программе.

-Когда - спрашиваю я. Все что мне нужно знать, это когда.

Том не понимает моего вопроса.

-Когда мне закроют контракт?

-Точно, это пока не известно, все зависит от Андрэ, он должен сказать что готов дальше разрабатывать и поддерживать программу.

-Ну, а примерно? — спрашиваю я, а про себя думаю про Андрэ — «во сука! и молчит! своего в доску разыгрывает»

-Я не знаю точно, может через полгода, а может пару месяцев. – Он разводит неопределенно руками. Наступает тяжелая напряженная пауза.

 - Может быть ты хочешь, что бы я зашел?- спрашивает снова Том.

Глупо продолжать этот разговор на улице, я утвердительно киваю и мы поднимаемся в мою квартиру. Стульев у меня нет, я стелю китайский плюшевый плед на кровать и предлагаю Тому сесть.

Новость конечно для меня и не смертельна, но все равно не радует.

-Ты хотела остаться в Америке? — спрашивает Том.

Мне хочется в ответ пошутить, но в голову не приходит ничего остроумного.

-Да хотела, — отвечаю я.

-У тебя прекрасная квалификация и ты могла бы попробовать поискать работу, я уверен, что ты сможешь ее найти.

-У меня есть проблема, - говорю я. Но на самом деле, мне не хочется ничего ему объяснять. Поэтому я просто умолкаю.

Том воспринимает мои слова, как то, что я хочу вернуться в Россию. Я пытаюсь ему сказать, что я хочу привезти сюда ребенка, он все равно не может понять, в чем именно проблема. Почему ребенок не может пока пожить в России, пока я не получу хотя бы грин карту.

-Я не увижу его много лет! — пытаюсь я объяснить свою мысль

-Я тоже не вижу свою дочь подолгу, говорит мне Том.

-Твоя дочь живет со своей мамой? — спрашиваю я.

-Да конечно! — отвечает мне Том, не понимая моего вопроса.

-Ну так вот я — мама. Понимаешь, я!— практически кричу я.

Он смотрит мне в лицо, но до него так и не доходит суть сказанного. Я понимаю, что объяснять дальше бесполезно и думаю о том, что мне делать дальше. Молчание затягивается.

-Ты наверное устала, мне нужно уйти — спрашивает он после затянувшегося молчания.

Я киваю головой. Несколько минут он еще не двигается, но затем встает и медленно уходит. Я падаю на кровать. В мозгу крутятся варианты сценариев моих дальнейших действий.

Утром, когда я пью кофе, звонит телефон. Это Том. Он ждет меня внизу. Я спускаюсь, вижу его рядом с машиной.

-Ты что здесь ночевал? — спрашиваю с иронией.

Он не понимает издевки, и говорит, что он ночевал в гостинице.

-Я думаю, что тебе было бы неплохо заниматься английским, говорит Том. — в Бостоне есть неплохие курсы.

-У меня нет машины, чтобы ездить в Бостон, — отвечаю я довольно резко.

-Я бы мог тебя отвозить, если ты не против. — говорит он продолжая смотреть на дорогу.

Я не знаю, насколько я могу ему доверять. Вобщем мне понятно, что он хочет от меня, но я еще надеюсь на то, что приедет тот другой, с которым меня связывают чувства, длительные отношения и какие-то внутренние обязательства. Я не готова ни к новым чувствам, ни к новым отношениям. Но раз в неделю съездить в Бостон, это вобщем и не отношения вовсе. Я знаю, что в Бостоне есть хорошие курсы при русской общине.

-Отлично, говорю я — поехали.

Он поворачивается в мою сторону и на  его лице  расплывается довольная улыбка. Я впервые вижу его таким счастливым.

-Экшианли? — он так привык к моим посылам, что просто не верит в то, что я наконец согласилась.

-Дефенетли, — отвечаю я. Гребаная Америка, эти люди даже разговаривать нормально не умеют, думаю я.

Пит видит, как я выхожу из машины. Я его не вижу, но чувствую его взгляд в спину. Когда я оборачиваюсь, он на меня уже не смотрит, он никак не комментирует, но мне понятно, о чем он подумал. Про себя я думаю только о том, может ли он настучать и какие будут последствия, но мне уже все равно – через полгода все это уже закончится, а пока я снова проваливаюсь в работу, и попрошу Тома больше не сидеть со мной целыми днями, если хочется поговорить, пусть  зовет меня попить кофе на кухню.

Я разваливаюсь на стуле и погружаюсь в мечты, мозг начинает выстраивать планы на новую жизнь. Том будет возить меня с работы и на работу, по выходным мы будем ездить в Бостон. Я буду учить  английский, а потом мы просто будем гулять по городу, если позволит погода. 

-Ты почту читаешь, говорит Питер недовольным голосом, заходя в мою комнату.

-Да, ну то есть еще не читала, а что случилось?- я слегка вздрагиваю, потому что он застал меня  врасплох.

Смотрю почту и нахожу в почтовом ящике письмо от Пита, с предложением попить кофе. Я предполагаю, о чем будет разговор, ухмыляюсь и иду с ним на кухню.

-Что он тебе сказал? - спрашивает Питер почти шепотом.

- Не поняла, - говорю я

-Ты знаешь, что тебе закрыли контракт? - говорит Питер.

- Да отвечаю я, через полгода.

- Нет не через полгода, сейчас. Они уже сняли тебя с проекта.

-Что? - недоумеваю я.

-Я думал, что он тебе сказал, - говорит Питер.

Возникает напряженная пауза. «Добро пожаловать в реальный мир!» говорит мой внутренний голос.

-А ты откуда узнал, - спрашиваю я, после длительной паузы.

-Меня попросили принять у тебя дела, - говорит он.

- Когда? - спрашиваю я. - когда попросили?

-Утром позвонил шеф. До конца недели, я должен принять у тебя дела.

Я молчу. У меня уходит из-под ног почва, мне становится стыдно и противно за себя, за свои планы и мечты, я осознаю себя  жуткой неудачницей. "Если вы хотите посмешить господа бога, поделитесь с ним своими планами" - всплывает в голове.

-Я могу твои слова истолковывать, как официальное сообщение? - спрашиваю я Пита.

-Тебе должны вручить письмо.

Я оставляю недопитый кофе и иду к нашей секретарше. Спрашиваю, нет ли корреспонденции для меня. Она ищет, но ничего не находит, мотает отрицательно головой. Снова иду на рабочее место, В душе возникает надежда, что Пит что то не понял или перепутал. Может все-таки не сейчас, я же еще не закончила работу.

Я не знаю, что делать. Мне нужно взять себя в руки, и продолжить работу, но я не могу сосредоточиться. Эмоции мешают думать, нет ни желания, ни сил. Сижу молча, тупо смотря в экран монитора. Я не могу точно сказать, сколько проходит времени, час или два или только две минуты. Я перестаю ориентироваться во времени и пространстве. Я понимаю, что нужно что-то делать, звонить писать узнавать, но не могу. В коридоре раздаются какие то голоса. «Пит, Андрэ, Том?»  Пока я пытаюсь их распознать, голоса стихают. Все снова погружается в тишину.

-Нина, звучит у меня за спиной, я вздрагиваю, потому что не слышала, как он вошел.

-Андрэ?

Он мнется и глупо улыбается.

-Что случилось? - спрашиваю я. А про себя думаю - что сука, сейчас будешь дела у меня перенимать?

-Я на счет билета, спрашивает Андрэ.

-Какого билета? - я не понимаю, о чем он говорит.

-Нужно выбрать рейс - продолжает Андрэ.

-Какой рейс,- я вообще не понимаю, о чем речь.

- В почте, письмо, читала?

Я открываю почту, и подзываю Андрэ,

-Какое?

Он долго ищет, потом находит запрос, меня просят подтвердить рейс вылета. Это в субботу.

-На это срочно нужно ответить? - спрашиваю я, - мне нужно подумать.

Андрэ снова мнется, потом говорит, что может нам лучше лететь вместе? Можно будет сэкономить на такси.

Я снова ничего не понимаю, что значит вместе, а ты что тоже улетаешь?

-Да, отвечает он, было же утром письмо от шефа.

Ищу письмо. Ничего похожего на письмо от шефа не вижу, снова зову Андрэ, он открывает письмо с какой-то длинной темой «итоги собрания акционеров по проекту» и еще много всяких слов, такие письма руководство шлет нам постоянно, но я их не читаю, потому что они, как правило, нас не касаются. Читаю письмо, в нем опять много слов ни о чем, я просто ищу свою фамилию. Наконец нахожу, в заключениях и выводах. Написано что я жду новых проектов из Питера, Андрэ из Хельсинки, Тома тоже снимают с проекта и переводят в Лос-Анжелос, Пит остается только на поддержке старого проекта. Из текста совершенно не следует, что проект закрывают, просто на проекте не остается ни одного человека. Я читаю еще раз, но все равно ничего не могу толком понять. Тогда я начинаю расспрашивать Андрэ, но для него все это тоже было полной неожиданностью. И он не в курсе, и не понимает что произошло. Все что он знает, это то что нужно выбрать рейс, чтобы фирма оплатила нам билеты, иначе придется лететь за свой счет. Мы идем к Питу, в коридоре нас ловит секретарша и вручает конверты. Это дополнение к договору. Там 40 листов текста. Сажусь читать, но перед глазами все плывет, и я решаю, что нужно идти домой. Уже на дороге меня догоняет Пит, он спрашивает, не нужно ли меня подвезти, но я отказываюсь, мне хочется побыть одной.

Тепло и солнечно, я иду по узкой обочине дороги, с одной стороны мимо проносятся машины, с другой зеленеют и шелестят на ветру березки. «Песен еще недописанных, сколько скажи кукушка, ответь», - стучит в висках. У меня из глаз ручьем текут слезы. Я их не вытираю, и они капают мне на кроссовки, на асфальт, или просто ручейками текут по лицу и одежде. «Солнце мое, взгляни на меня, моя ладонь превратилась в кулак» - беззвучно повторяют обкусанные в кровь губы. Я ни о чем не думаю, я просто иду. Руки сжимаются в кулаки с такой силой, что ногти впиваются мне в ладони. «Вот так, вот так, вот так» стучит в голове.

Придя домой, я просто падаю на кровать и чувствую, как щиплет лицо солью от слез. «Не реветь, не реветь», повторяет внутренний голос. «Не смей себя жалеть, ты справишься, ты сильная». Я не чувствую себя сильной и мне не кажется что я справлюсь. Мне хочется просто сдохнуть, я устала, я больше не могу. Вот я сейчас просто лягу закрою глаза и умру, а дальше будь что будет, мне будет все равно. Нет, не будет, потому что есть сын. Я сажусь на кровать, нужно кому-нибудь позвонить, решаю я. Но кому?

Звоню своей однокурснице Ольге, из Оклахомы. Я рассказываю ей свою ситуацию с работой, делюсь своими проблемами, рассказываю, что меня снова отправят в Россию. Обсуждаем, что можно сделать, я хочу остаться в Бостоне, чтобы не мотаться по стране. Вспоминаем, что в Бостоне живет Димка, тоже наш однокурсник. Звоню ему. Димка дает телефон своего приятеля, Вадима, который вроде как ищет  программистов. Звоню Вадиму. Вадим устраивает мне интервью прямо по телефону, сначала говорит со мной по-английски, потом переходит на русский, потому что уровень моих профессиональных знаний для него более важен, чем языковых. Честно сознаюсь, что не знаю новой библиотеки объектов, но его это не смущает они тоже пользуются еще от 95 года, и вообще они под юниксом пишут. Кстати о юниксе, мы переходим на тему моих знаний юникса. С юниксом я работала около 4 лет, но не как программист, а как системный администратор. Но мой уровень знаний его устраивает. Вадим приходит к заключению, что принципе меня скорее всего возьмут, но нужно приехать в офис в рабочее время. Объясняю ситуацию с визой. Если моя компания канцелит мне договор, то по закону я должна буду либо в течении 10 дней переоформить визу, либо нужно лететь домой. В противном случае я не получу грин кард. Он не понимает, почему меня это так напрягает, если я все равно хочу остаться здесь работать. Я объясняю, что у меня в России остался сын. Мы обсуждаем варианты как его сюда привезти. Вадим обещает договориться на очное собеседование и перезвонить. Перезванивает очень быстро, буквально через несколько минут, просит приехать на собеседование послезавтра. 

Я лежу на кровати и обсуждаю с Вадимом бытовые проблемы: жилье, страховку, школу для ребенка. У меня уже нет ни злобы, ни обиды, мне просто нужно понять, что делать дальше. В дверь кто-то стучит, я слышу, но не обращаю внимания. Стучат громче и настойчивее. Но я продолжаю обсуждение, мне все равно, что это за стук. Дверь  открывается, входит Том.

-Я хотел узнать, что с тобой все в порядке. Я звонил, но у тебя постоянно занят телефон.- говорит он.

Прощаюсь с Вадимом, приглашаю Тома зайти. Мне интересно, знал ли он все это. Хотя какое это имеет значение, и  я не уверена, что он скажет мне правду. Том заводит опять песню, про свою несчастную жизнь, его опять бросают на другой проект и снова ему нужно лететь в Лос-Анжелос. Я слушаю его в фоновом режиме, сейчас меня больше волнуют свои проблемы и мне нужно для себя понять, что мне делать дальше. Он смотрит на меня и понимает, что говорит что-то не то.

-Тебе, конечно тоже нужно лететь и значительно дальше,- говорит он.

Я молчу.

-Ты расстроена тем, что тебе придется вернуться в Россию, - наконец интересуется он.

-А ты хочешь, что бы я вернулась в Россию? - спрашиваю я

- Тебе нужно найти работу, и ты сможешь снова вернуться в Америку. – спокойно и равнодушно заявляет он. Я могу тебе чем то помочь?

-Сними мне жилье, я останусь, буду искать работу.

Он долго молчит, потом медленно, по словам произносит

-Ты собираешься нарушить закон, если я буду тебе помогать, я тоже буду нарушать закон.

Его фраза вгоняет меня в ярость. Мне хочется вытолкать его наружу, прямо сейчас, немедленно и закрыть за ним дверь. Но я стою молча и смотрю ему в глаза. Я ничего не понимаю. В голове крутится "что ты сюда приперся, что ты хочешь от меня, какого хрена ты здесь стоишь, если ты не готов ничего для меня сделать?" Том начинает что то говорить о служебных и личных взаимоотношениях, о том что сейчас я уже могу не боятся того, что это как то повредит его карьере и еще какой то бред в том же духе. Какое мне дело, до его карьеры, какие отношения, если ты летишь послезавтра в Лос-Анжелос, а я в Питер? Том плавно переходит на комплименты в мой адрес, он рассказывает о том какая я необыкновенная, как я не похожа на американских женщин, как я красива, умна, и как я ему нравлюсь. Он не может даже представить себе, как часто я слышу от мужиков этот бред, начиная от сантехников и заканчивая руководством банка, и как меня это все уже достало. Если ты не можешь сделать для меня пару мелких услуг, потому, что боишься нарушить закон, зачем ты вообще все это мне говоришь? Или ты думаешь, ты первый мужчина который меня увидел и хочешь сделать мировое открытие? Мое молчание он истолковывает как непонимание.

-Ты позволишь мне остаться у тебя,- он быстрым взглядом осматривает мое жилье и спешно добавляет, или я могу пригласить к себе в отель?

Я отрицательно мотаю головой. Я хочу, чтобы он ушел.

-Почему, - удивленно спрашивает он.

-Я тебя не люблю, - говорю я.

-Это не проблема, говорит он, - ты мне очень нравишься.

Он берет мои руки и сжимает в своих. У него холодные и мокрые ладони, мне противно и я вырываюсь.

-Это проблема. Для меня это проблема. – я перехожу на те фразы которые я учила в церковной общине и на резкие интонации.

-Почему? – Том откровенно недоумевает.

-Я люблю другого человека. – говорю я  настолько спокойно, насколько могу сдержать свои эмоции.

-Ты кого-то другого ждешь? – переспрашивает он удивленно.

Я стою и смотрю на него в растеренности, потому что не знаю, какие нужны слова, чтобы он меня понял.

-Сегодня был тяжелый день, поэтому  я устала и хочу спать, ты можешь идти, я не буду тебя задерживать. - я вываливаю весь словарный запас выученных мною за эти месяцы фраз.

-Ты действительно не хочешь, поехать со мной в отель?

-Нет.

-Если передумаешь, позвони, я буду ждать. Он лезет в карман и достает визитку. Здесь мой телефон, (call me free) не стесняйся звони.- он крайне неохотно уходит.

Я ложусь на кровать и смотрю в потолок. Мир рушится у меня под ногами. Но мне уже все равно. Меня возвращают обратно к тем проблемам, которые я не хотела решать и от которых так хотела убежать. Меня возвращают в Россию. Нет, я конечно могу остаться, и решать те проблемы которые возникнут, если я не вернусь.. Для начала никто не знает сколько времени займет переоформление визы, две три недели, месяц, я уже не говорю о том, что визу могут не дать, и что тогда? Вернуться в Россию, это тоже громко сказано, возвращаться мне вобщем некуда, у меня нет жилья, да и с работы, где я отсутствую уже пятый месяц, меня могут легко выгнать. У меня конечно есть деньги, но на  квартиру мне не хватит, нужно либо брать кредит, либо судиться с бывшем мужем и делить квартиру. Я пытаюсь взвесить те проблемы и эти, но ни те ни другие мне не кажутся решаемыми. По крайней мере, легко решаемыми.

Пятница. У дома меня никто не ждет, и я иду на работу пешком. Когда я уже подхожу к дверям офиса, за мной останавливается машина, и я слышу, как меня окликает голос Тома. Я не оборачиваюсь, он бежит и хватает меня за плечо. Я поворачиваюсь, что бы высказать ему свое «фе» и от изумления «теряю челюсть». Передо мной стоит человек в майке, сандалиях на босу ногу и … семейных трусах до колена в цветочек (это здесь называется шорты). Что случилось? Пока мой мозг в авральном режиме ищет объяснение, «избили, изнасиловали, обокрали, выгнали из дома….», Том, улыбаясь, мне что-то говорит. Но я его не понимаю, все мои интеллектуальные ресурсы заняты поиском объяснения его дурацкого внешнего вида. Наконец приходит понимание - «Пятница, сегодня пятница, офисный день». Прррр….

-Что? – я конечно же не поняла ничего из того, что он мне сказал.

-Тебе нужно сдать дела, - Том явно огорчен тем, что я не поняла то, что он мне несколько минут говорил.

-Да конечно. Я знаю – мы идем в офис. В моей комнатенке пусто, нет ни стола, ни стула, ни компьютера. На полу стоит коробка, в которую побросали мои личные вещи. У меня в душе наступает такая же пустота. Как они быстро  все убрали, мелькает в голове. Пита еще нет. Я иду к секретарше, подписываю стопки бумаг. Она отдает мне билеты на самолет  и должна у меня забрать сим карту и телефон. Вынимаю и отдаю сим карту, но прошу, чтобы оставили телефон, в подарок, но она не может принять такое решение, телефон стоит 350 долларов, это больше допустимой суммы подарка, поэтому только на усмотрение менеджера.

К 11 приезжает Пит и день уходит на сдачу ему дел, он смотрит мои программы, ругается, что я пишу мало комментариев, раскладывает все по папкам.

-Вот ты где, а я тебя всюду ищу.- Том заходит с таким видом, как будто мы с Питом занимаемся не работой, а сексом. Мне нужно с тобой поговорить – он берет меня за локоть и выводит в коридор.

-Дана (секретарша) мне сказала, что ты не отдала ей телефон. – он смотрит на меня спокойно и холодно.

Я немного растеряна этой резкой переменой тона, достаю телефон и спрашиваю, нельзя ли мне его оставить себе в качестве бонуса. Том совершенно спокойным, официальным тоном, рассказывает мне, что бонусы будут выдаваться в конце года, по решению собрания акционеров, а телефон, это собственность компании и он вынужден его у меня забрать. Но он не видит здесь никакой проблемы, потому что такой аппарат можно купить в магазине, который расположен неподалеку. Кроме того, в этом магазине, хороший выбор и можно даже купить более современную модель.

- Это очень дорого для меня, я не могу себе сейчас это позволить, - говорю я. У меня такое чувство, что меня сейчас вырвет. Я отдаю Тому телефон, извиняюсь и быстрым шагом направляюсь в сторону туалета.

По дороге меня за руку хватает Андрэ. Он протягивает мне свой телефон.

-На возьми, это подарок. Я все равно хотел себе купить  новый. – Андрэ немного смущен, щеки его порозовели и он глупо улыбается. Я отказываюсь, я не могу у него забрать телефон, это и для меня и для него очень дорого. Но Андрэ настойчив. Он уже присмотрел себе новую модель, но она дорогая, и пока у него есть старый телефон, он не купит себе новый. Меня разрывает между «хочу» и «не удобно», но «хочу» побеждает и я благодарю Андрэ и забираю телефон. Андрэ тоже счастлив, он уже сдал дела и теперь спешит в магазин за новой игрушкой. Я выхожу с ним на улицу. Вокруг нашего знания огромная парковка. Мне хочется сесть и посидеть, но сесть некуда. Я стою, прислонившись к стене. Я ни о чем не думаю, просто греюсь на солнце. Время проходит незаметно, я не смотрю на часы , я вдруг для себя замечаю, что лето в полном разгаре, все вокруг утопает в зелени, поют птицы.  По дороге проносятся автомобили, народ спешит на викенд. Я никуда не спешу. Мне некуда больше спешить. Из дверей офиса выходит Пит.

-Ты здесь? – он становится рядом со мной и мы стоим молча. Потом Пит начинает говорить про то, что лето, что хочется в отпуск, но из-за работы он ничего не может спланировать. Расспрашивает меня про Питер, он давно мечтает туда съездить с сыном на каникулы. Особенно ему хочется в Эрмитаж и Петродворец. Я слушаю молча, иногда поддакиваю и киваю. Вспоминаются расспросы Тома, про медведей на улицах Питера, улыбаюсь и теряю нить разговора.  Пит не понимает моей реакции на свои слова, спрашивает, что смешного он сказал, я рассказываю про медведей. Питу не кажется это смешным. Он презрительно морщится и фыркает:

-Что ты хочешь, он же сейл (продавец) – в это слово Пит вкладывает какой-то одному ему понятный смысл.

Сегодня пятница, короткий день, люди потихоньку расходятся из офиса. Я спрашиваю у Пита, когда он закончит. Он недоуменно разводит руками и говорит, что теперь он постоянно свободен. Я спрашиваю, не мог бы он меня подвести до дому. Мне нужно забрать с работы, скопившиеся здесь личные вещи, но просить Тома я не хочу. Пит поворачивается ко мне и смотрит мне в глаза:

-Это что, месть? - спрашивает он. Я не понимаю, о чем он говорит, и пытаюсь его переспросить. Но он не слушает меня, и продолжает:

-Зачем ты это делаешь? Ты разве не видишь, что ты с ним вытворяешь? Зачем тебе это? Это что такая игра, называется, сломай человеку жизнь? – Пит искренне негодует. Я пытаюсь заставить его пояснить мне сказанное, но он отмахивается:

-Ты только передо мной не претворяйся, что ты плохо понимаешь по-английски, я тебя уже много лет знаю. Ты все прекрасно понимаешь, не хуже остальных. Наступает тишина, и выдержав паузу и немного успокоившись, Пит продолжает:

-Ты сама все видишь, он просто голову потерял, ходит за тобой как тень, а ты просто развлекаешься.

-Ты же сам его недолюбливаешь, что ж ты так о нем вдруг так забеспокоился?

-Я говорю не о нем, а о тебе. Я не понимаю, зачем ты все это делаешь. Какое может быть удовольствие человека так мучить. Ты уедешь и забудешь о нем, а он останется с этим жить.

-Да ладно, он обо мне забудет еще до того, как мой самолет оторвется от земли.

Пит качает головой.

-Не забудет, есть вещи которые очень сложно забыть.

Я ехидно улыбаюсь и смотрю ему в глаза:

-Питер, ты все эти годы помнил меня и скучал?

Пит снова возмущен:

- Причем тут я? У меня есть жена, которую я люблю.

-Ты не поверишь, но у Тома тоже есть жена!

Пит явно взбешен:

- Да причем тут жена!

Я стараюсь, говорить как можно более ласково, смотря Питу прямо в глаза:

-Питер, но я действительно не понимаю, в чем ты меня обвиняешь. Что я такого сделала неверного?

-Неверного? Что ты сделала неверного? Ты просто сломала ему жизнь! Нина не нужно прикидываться наивной, ты достаточно красива, чтобы производить впечатление, и достаточно умна, чтобы этим пользоваться. Но я не понимаю одного, зачем ты это делаешь? Какая у тебя цель? Выйти за него замуж? Заставить его найти тебе высокооплачиваемую работу? Какой во всем этом был смысл? Замуж ты за него не пойдешь, тебе это не нужно, да и в России у тебя наверняка мужчина есть, и – он сделал паузу и посмотрел на меня неприязненно – наверняка не один мужчина есть. Работу ты найдешь и без него и лучше и быстрее. Зачем тогда все это? Что это игра, развлечение у вас такое национальное у русских?

Я не знаю, что ответить. Во-первых, я не думаю, что у Тома есть ко мне какие-то серьезные чувства, а во вторых я ничего не делала. Ну, или мне кажется, что я ничего не делала.

- И что я должна сделать, - спрашиваю я.

-Теперь я не знаю, Пита удивляет мой вопрос – тебе лучше знать. Мы молчим.

-Поговори с ним, - говорит Пит, выдержав длительную паузу. – И хотя бы извинись.

-За что извинится? – здесь уже начинает заносить меня.

 -Что я сделала такого, за что мне следует извиняться?

Пит смотрит на меня в упор, и наконец до него доходит то, что я ничего не поняла.

-Его могут уволить, из-за тебя.

-Что? С какой стати? (дословно в чем причина)

-Причина в том, твое увольнение рассматривают, как сексуальное домогательство.

-У нас не было секса, у нас вообще ничего не было.

Он смотрит на меня с недоверием,  задумывается на несколько секунд и продолжает:

-Это не важно.

-А что важно?

-Важно то, что это дошло до акционеров.

-Я никому ничего не говорила.

Пит мне не верит, это видно по его лицу, но тем ни менее говорит:

-Это Америка Нина. Здесь такие вещи сложно скрывать.

Мы стоим молча, я все равно ничего не понимаю, кроме того что меня впутали в какую то интригу. Неожиданно в моем мозгу появляется догадка, а на лице улыбка:

-А это тебе Том рассказал?

-Что? – Пит не понимает или делает вид, что не понял о чем я.

-Про акционеров?

Питер смотрит на меня непонимающе:

-Да, а что?

«Во дерьмо», думаю я, но вслух говорю:

-Ничего, просто спросила. Ты меня не отвезешь? – Я улыбаюсь и смотрю на него с мольбой.

-Ты обещаешь мне, ты поговоришь с ним до отъезда?

-Да, обещаю, отвези меня, пожалуйста. (Плиииз)

Пит  наконец соглашается и везет меня домой. По дороге мы молчим. Мне еще нужно пройти по магазинам, купить всем подарки. Поэтому я закидываю коробку с вещами домой и иду за покупками. Я боюсь, что вечером у дома меня будет ждать Том, ну не даром же он сочинил эту трогательную историю для Пита. Я не знаю, что ему сказать. И я не считаю, что Тому хочется со мной поговорить. У меня полная уверенность в том, что все его чувства ко мне начинаются и заканчиваются чисто физиологическими потребностями. Несмотря на гневную брань Пита, я не считаю себя виноватой, и не считаю, что это серьезно. Я не верю ни в какие сказки про акционеров и решаю для себя, что поговорка с глаз долой из сердца вон, в данном случае вполне оправдана. Поэтому в магазине я болтаюсь до позднего вечера, и ухожу, когда уже витрины начинают закрываться и повсюду гаснет свет. Домой возвращаюсь в полной темноте.

Утром, пока жду риэлтора, собираю вещи.  Она опаздывает, входит, почти вбегает без стука. Когда открывается дверь, падает записка, риелтор поднимает с пола бумажку, и отдает мне. Это записка от Тома, не читая, кладу ее в карман куртки. Риелтор внимательно осматривает квартиру, заключает, что все в порядке, мы подписываем бумаги, я получаю назад залог, а она ключи. Все. Внизу меня уже ждет такси.

Звоню  Вадиму, через несколько минут он спускается, и отводит меня в переговорную комнату. Приходят еще несколько человек. Мне сначала задают вопросы, чем я занималась и занимаюсь, затем начинают спрашивать по синтаксису языка. Для них женщина, программирующая на Си, да еще знающая юникс - это экзотика, на меня смотрят с нескрываемым интересом, и даже просят написать коротенькую программу — вывести список в обратном порядке, пишу. Мужчины довольны. Переходят к обсуждению зарплаты. Прошу шесть тысяч. Понимаю, что попросила мало, потому что соглашаются сразу. Ерунда, теперь все хорошо, только нужно дождаться, когда будет виза. Выхожу на улицу, стою посреди тротуара  вместе с чемоданом, у меня еще есть время до вылета, но чемодан сильно портит мне мобильность, и я не знаю, что мне делать. Машинально засовываю руку в карман за телефоном, которого теперь там нет, и вытаскиваю записку Тома.

  Ночь. Над головой звездное небо и огромная, предательская луна, она не дает мне возможности укрыться в траве. Я падаю, прячусь, но меня находят и приходится снова  изо всех сил бежать по бесконечно длинному полю. Ноги вязнут в высокой траве, становятся какими-то ватными, мне тяжело их переставлять, я уже совершенно выдохлась, но все равно нужно бежать, бежать. За мной гонятся какие-то люди, я смотрю на их лица, но никого из них не узнаю, я никогда раньше их не видела и не знаю, зачем они за мной бегут. Вот, наконец, спасение, впереди обрыв, а внизу течет река. На мгновенье я замираю, потому что с обрыва открывается потрясающий вид. Мост через реку подсвечен и в воде отражаются разноцветные блестки подсветки, и необыкновенно яркий свет звезд и луны. Но надо бежать, меня настигают, останавливаться нельзя я прыгаю в воду, лечу вниз и уже перед тем как в погрузиться в воду понимаю, что это не вода, это течет расплавленный металл, и именно поэтому он так красиво и переливается всеми цветами радуги. Я зависаю в воздухе над этой металлической рекой и зажмуриваю глаза, от ужаса, выхода нет, или я сейчас упаду в этот жидкий металл или меня поймают.  Я чувствую, как меня уже настигают, кто-то трогает меня за плечо и зовет по имени. Все это конец. Я поднимаю голову, открываю глаза и просыпаюсь. Вокруг темно, рядом со мной спит какой-то мужчина. «Кто это?» В темноте я не могу рассмотреть его лицо. «Где я?» Я пытаюсь отделить сон от реальности, судорожно протираю глаза, но все равно не понимаю, где я нахожусь.

- Нина, окликает меня тихий женский голос. Я всматриваюсь в темноту, туда, откуда звучит этот голос и вижу девушку, одетую как стюардесса. Реальность возвращается. Самолет, я в самолете и лечу домой.

- Вы Нина, вы летите в Санкт-Петербург и у вас пересадка во Франкфурте? - спрашивает она меня.

-Да, - я послушно киваю головой.

-У вас есть немецкая виза? - продолжает она?

-Нет. - я начинаю понимать, что меня поджидает очередной сюрприз.

-У вас будет очень маленькое время на пересадку, около пятнадцати минут, вы не могли бы, взять ручную кладь и  пойти со мной?

-Да, я снова киваю головой и начинаю перелезать через спящего рядом со мной мужика. Главное ничего не забыть.

Меня отводят бизнес класс, здесь тоже все еще спят. Меня и еще одного пассажира сажают рядом с выходом. Стюардесса объясняет нам, что самолет немного задерживается, и опоздает, поэтому нас отвезут прямо к другому самолету. Она просит наши документы и посадочные талоны. Мы отдаем ей паспорта, с вложенными в них посадочными, она забирает их и уходит.

- Во фашисты, вечно что то накосячат, а нам потом расхлебывай!- говорит мой новый сосед неожиданно громко и по-русски. Я вздрагиваю.

-Кстати меня Вова зовут, - продолжает так же громко мой сосед, - а тебя?

Я прижимаю палец к губам и показываю на спящих вокруг нас людей. Вова недоуменно пожимает плечами и разваливается в кресле.

-Вот нет, чтобы сразу сюда посадили, ворчит он себе под нос, и через какое-то время уже издает ровный могучий храп.

Иллюминаторы закрыты, я сижу на кресле ближе к проходу, и мне его не открыть. Я смотрю вперед. Дверь в кабину пилотов открыта, стюардесса разносит пилотом кофе и какую-то еду. Но впереди тоже ничего не видно, на лобовом стекле отражается приборная доска. Любуюсь огоньками на стекле и погружаюсь в свои невеселые мысли.

Зачем он это сделал, думаю я о Томе, пытаясь найти хотя бы какое-то рациональное зерно в его поведении. «Скучно ему».  Говорит мой внутренний голос «У него все есть, деньги, дом, он облизан и залюблен со всех сторон, ему не о чем беспокоиться, ему даже о потере работы не нужно переживать, он акционер и совладелец группы компаний. А душа хочет трудиться. Тебя же учили в школе, что душа обязана трудиться, его наверное тоже учили, не даром он про Достоевского что-то говорил, вот он и трудится, создает себе повод пострадать. Теперь у него есть настоящая тема для страданий – я ее люблю, а она уехала в Россию. Посмотрите на меня, как я страдаю. Круто же» Ну а если я там умру? – пытаюсь я спорить с внутренним голосом . «Умрешь – так это еще и лучше, мертвых то любить легче, они ничего не просят, ничего делать для них не надо,  да и страдать по ним проще – диван, кальян и танец теней из «Баядерки»». А Виталик? - спрашиваю я, но тут же запрещаю себе про это думать. Слишком страшной мне кажется эта правда.

Вскоре мой нос улавливает запах еды. В эконом классе уже разносят завтрак, но здесь еще тихо и темно. Видя, что я не сплю, стюардесса приносит мне завтрак. Есть совершенно не хочется, прошу кофе. Кофе все такой же отвратный, выливаю в него два пакета сливок и высыпаю четыре пакетика сахара, но все равно он горчит на вкус. Вспоминаю, какой у нас замечательный кофе на работе. Воспоминания снова загоняют меня в тоску. Наконец начинают будить и бизнес класс. Хотя еще не объявили о том, что мы снижаемся, я чувствую, как самолет начинает терять высоту. Пилоты выключают освещение в кабине и сквозь лобовое стекло виднеются огоньки городов. Я подвигаюсь поближе к проходу, чтобы лучше видеть, но стюардесса закрывает дверь в кабину пилотов.

Мы  во Франкфурте.  Шасси стукаются о посадочную полосу, и двигатели включаются в реверсный режим. Нас с Вовой выводят из самолета первыми, мы ждем, пока снимут наши чемоданы и садимся на электромобиль, который быстро мчит нас по летному полю. Наш рейс ждет только нас, стюардесса отдает наши паспорта, и мы садимся в самолет.

Самолет в Питер почти пустой. Пока я укладываю коробки с Лего в багажное отделение над своим креслом, Вова оглядывает меня критическим взглядом:

-А ты ничего, - говорит он, осматривая меня начиная с ног, у тебя мужик то есть?

Я поворачиваюсь к Вове, молчу, улыбаюсь и занимаю место у окна.

-У меня конечно лучше была, да я вот от нее ушел, достала она меня своими скандалами. Поеду в Питер, у меня там сестра живет в Купчино, ты знаешь где Купчино? Это где Бухаресткая, Будапешсткая, ну вобщем где-то там. Ты сама то Питерская?

- Да, - киваю головой. У меня нет никакого желания с ним ни о чем говорить, но он своим грузным, стокиллограмовым телом закрыл мне все пути к бегству. И я молча слушаю, не возражая, ожидая когда он наконец выговорится и замолчит.

- А в Америке что делала? Мужика себе искала? Интеллигентика небось! И чего вы все так любите этих интеллигентиков, ну да разве они мужики, они ж и сделать ничего не могут. Я тут одному профессору туалет чинил, этот дурак не мог даже гайку поменять, я знаешь сколько с него взял? Пусть платит, раз он профессор. Нет ну ты подумай, ну какой же он умный, если не может даже  в унитазе гайку поменять? А вот еще один,... - Вову понесло. - Я в Америке, десять лет был, кем я только не работал, я все умею делать, я на бензоколонке работал, и сантехником работал, вот кто тебе дома сможет кран починить? А я могу! -Я уже не слушаю этот поток сознания, я думаю о том, что если у меня хватит денег купить квартиру, то уж на краны, которые не надо чинить я тоже денег наберу. Но Вова уже вошел в раж и не останавливается. Он говорит, говорит без конца. Наконец нам приносят еду, и Вова на время замолкает.

-Слушай, тебя как зовут,- говорит он стюардессе с набитым ртом, пытаясь поймать ее за ногу. Стюардесса ловко отскакивает, и Вовина рука беспомощно падает в проход.

-Я битте? - спрашивает очаровательное, белокурое, длинноногое создание мило улыбаясь.

-Слушай, ты по ихнему шпрехаешь, спроси ее как ее зовут, - говорит он обращаясь ко мне и запихивая в рот остатки омлета.

-Ай ам ссори, - говорю я  девушке и передаю, что Вова хочет с ней познакомиться. Стюардесса улыбается и показывает бирку с именем, приколотую к кофточке.

-Ха-на, по слогам читает Вова, ну это же Аня по-нашему.

-Анечка, - говорит он стюардессе по-русски, - принеси нам с - он оборачивается в мою сторону и понимает, что не знает, как меня зовут. Принеси нам что-нибудь выпить, а то...

Стюардесса улыбается, бросает:

-Айне моменте битте -и уходит. Вместо нее приходит уже  другая. Это уже не юная белокурая красавица, а женщина средних лет, среднего телосложения и понятно, что она не будет отпрыгивать от Вовиных объятий и вполне может за себя постоять.

-Что вы хотите, - спрашивает она по-русски.

-Нам бы выпить чего-нибудь, - говорит Вова.

-Чай кофе, сок, кола, пиво - перечисляет стюардесса.

- Не нам бы водочки. Маленькую. Он показывает размер между мизинцем и большим пальцем руки.

-К сожалению, водки нет, есть виски, но только в бизнес классе.

Вова встает и слегка ее приобнимает.

-Тебя как зовут? Меня Вова зовут. Вот послушай. Он уводит ее на несколько шагов в сторону выхода.

-Я это виски, это ж хуже нашей самогонки, ты пойми, я десять лет в России не был...

Я рада, что Вова ушел и я не слышу о чем он говорит. Я ковыряю вилкой в омлете, пытаясь выковырять из него кусочки колбасы, и размышляю на тему, почему у немцев такая любовь к яйцам. Возвращается очаровательная Хана и предлагает кофе. Кофе очень хочется, но этого кофе, нет не хочется, спасибо  не хочу, можно чаю? С лимоном конечно, спасибо.

-Данке шон! - девушка стремительно проскакивает передние ряды, где расположился Вова с другой стюардессой. У них похоже все в порядке. Вова сидит ко мне спиной, и его лица я не вижу, а стюардесса сидит ко мне в пол оборота, и я вижу ее счастливое выражения лица, она вся раскраснелась и загадочно улыбается.

Я смотрю вниз, в иллюминатор на ровные квадратики земли и думаю это еще Германия или уже Польша. Мне почему то ясно, что это не Россия,  нет у нас таких квадратиков да и быть не может. Но вскоре квадратики пропадают в сплошной облачности. Какое-то  время мы летим на встречу солнцу, и я любуясь блестящими под солнечными лучами облаками, затем самолет немного меняет курс и солнце начинает светить мне в лицо,  я закрываю шторку и пробую уснуть.

-Да кстати,- Вова плюхается на свое место,- ты где живешь, - давай вместе такси закажем, а то у меня русских денег нет – выдает  он свое коммерческое предложение.

-Меня будут встречать, - заявляю я самоуверенно, хотя совершенно никакой уверенности, что меня встретят, у меня нет. Но везти Вову в Купчино на такси я не хочу.

-А тебя что мужик здесь? – удивленно спрашивает Вова.

-Да, - отвечаю я, не желая вдаваться ни в какие подробности.

- А что ты в Америке делала? - недоумевает он.

-Работала, - спокойно отвечаю я.

-Работала? – Вова искренне удивлен

- Это этой, как ее там, аейпаер, с детьми что ли сидела?- продолжает он меня настойчиво допрашивать.

- Нет, не с детьми - мне не хочется ничего ему говорить, и я хочу, чтобы он отстал.

-Да что ты прям как китаец какой то – Вова надулся и покраснел, он просто вне себя от негодования,

 - Ты что нормально сказать не можешь, почему из тебя нужно все клещами вытаскивать?

-Я работала на компьютере, программы писала - он меня уже достал, но я понимаю, что сбежать в самолете мне от него некуда.

-А ты в компьютерах шаришь! Так за это сумасшедшие бабки платят.

У Вовы загораются глаза:

- Случай у меня друган есть, он как раз этим занимается, хочешь я тебя с ним познакомлю, ему позарез компьютерщики нужны.

- Нет спасибо, не надо, у меня все есть и работа тоже

Я уже не знаю как от него отделаться, и смотрю по сторонам в надежде на спасение.

- Дай мне свой телефон,

 Вова шарит по карманам, находит ручку, отрывает клочок бумаги от какого-то журнала, который лежит в кармане кресла и готовиться записать номер.

-Нет у меня телефона, - я судорожно думаю, что бы такое поправдоподобнее соврать, - я буду квартиру покупать, - машинально произношу я.

Вова задумывается, и царапает телефон.

-Вот. Позвони, завтра, нет завтра лучше не надо, лучше послезавтра. Послезавтра обязательно позвони! У меня такой друган есть, ему во как (Вова проводит ладонью по горлу) компьютерщики нужны.

Я беру огрызок бумажки, кладу в карман. Наконец приходит мое спасенье - загорается табло «пристегните ремни». Самолет ныряет сквозь облака, и в иллюминаторе появляются до боли знакомые очертания родного города. «Ну вот, я  вернулась, в мой город, знакомый до слез», - выплывает из памяти. «Гуд бай Америка...».

Выхожу из здания аэропорта и попадаю в объятья Виталика. Боже как хорошо, я дома, я вернулась, я снова рядом с любимыми людьми. Тревоги и переживания разом уходят в небытие, меня захватывает волна простого человеческого счастья. Теперь все будет хорошо. Виталик тоже счастлив, он скучал, он не может разжать руки. Мы садимся в его машину. При виде своего автомобиля, настроение у Виталика портится. Он начинает жаловаться, но то, что машина совершенно сгнила, и он постоянно ее ремонтирует. Но раздираемый между двумя желаниями жаловаться и хвастаться одновременно, он тут же переходит к хорошим новостям. Он поменял работу, его пригласили на должность начальника управления в другой банк. Он, взахлеб, рассказывает о новой работе. Я спрашиваю, почему ж он тогда машину не поменяет, вроде бы не солидно на такой машине ездить начальнику управления. Выясняется, что денег пока платят не очень много, на новую машину не хватает. Мы приезжаем в дом моей подруги, где я жила до отъезда. Я распаковываю вещи и дарю Виталику подарок – электронный переводчик - записную книжку. Он в восторге от подарка, долго не может в него наиграться,  наконец, убирает его в карман куртки, и я получаю свою порцию благодарности в виде объятий и поцелуев. Теперь моя очередь рассказывать, но я вместо этого делюсь своими планами, я предлагаю ему продать свою однушку, я добавлю денег, и мы купим нам квартиру в центре, машину и сделаем ремонт. И будем жить не хуже чем люди в Америке. Он молчит.

- Я так не поступлю, - говорит он после затянувшегося молчания.

-Почему? – мне очень хочется услышать его доводы, увидеть хоть какую-то логику в том, что между нами происходит уже не первый год.

-Тебе этого не понять – он явно не расположен, что либо, мне объяснять.

-А ты сам, это понимаешь? – мне хочется получить хоть какие-то объяснения происходящему.

-Почему ты вечно все портишь? Все было так хорошо! Зачем нужно было заводить этот разговор? – он расстроен, он с трудом сдерживает слезы, но я не унимаюсь.

- Потому что мне 37 лет, у меня нет ни дома, ни семьи, ни машины, я устала скитаться. Я живой человек и я так больше не могу!

-А я тут причем? – он искренне удивлен – почему ты от меня, что-то требуешь?

-А с кого я должна требовать? – здесь уже я не понимаю.

-С бывшего мужа, с родителей, сама заработай, ну или – он на несколько секунд задумывается - найди себе кого-нибудь с деньгами.

-Виталик, а ты в качестве кого себя ощущаешь в этой ситуации, когда я кого-нибудь себе найду с деньгами? Друга семьи, коллеги по работе? Как ты видишь наши с тобой дальнейшие отношения в этом случае?

Он сидит молча, обхватив голову руками и смотрит в пол.

-Мне нужно идти, - говорит он после затянувшейся паузы.

- Иди, - я уже знаю эти игры, и они мне надоели.

Он встает, подходит к дверям, я продолжаю сидеть на месте. Он какое-то время смотрит в мою сторону молча, затем говорит:

-Нам нужно расстаться. Мне все это надоело. У нас каждый раз происходит одно и тоже – сначала все хорошо, а потом ты все портишь.- он ждет. Я знаю чего он ждет, того что я подбегу, заплачу, повисну у него на шее, и начну его умолять. Но я молчу.

-Я больше не приеду, - продолжает он, мы больше не увидимся, - говорит он громче, но я все равно  молчу и не двигаюсь с места. Но Виталик не уходит и продолжает:

-Ты слышишь меня? Я тебя не люблю. У меня остыли чувства, и я не хочу больше с тобой встречаться. Я за эти четыре с половиной, даже больше, почти пять месяцев, ни разу о тебе не вспомнил.

-Да я слышу, иди уже – я продолжаю сидеть на диване. «Ты бы еще дни посчитал», думаю я про себя, хотя наверняка ведь посчитал. «Остывшие чувства» тоже вызывают у меня язвительную улыбку, но я никак не комментирую весь этот бред. Слышно как он закрывает дверь, как долго стоит на площадке не вызывая лифт, как наконец кабина начинает двигаться сначала вверх, а затем вниз. Я подхожу к окну, и вижу, как он садиться в машину, но никуда не едет. У меня в горле застревает воздух. «Господи ну за что!?». Я всхлипываю, но заплакать не могу. Просто стою, прижавшись лбом к стеклу, и смотрю вниз на его машину.

За спиной раздается крик:

-Мамочка, ты привезла мне Лего!- у меня на шее висит мой сын – мамулик, спасибочки, как много наборчиков!

Я прижимаю к себе сына, улыбаюсь и думаю: «ну вот, есть мужчина, который будет любить меня всегда. Ну, хотя бы до тех пор, пока я буду покупать ему Лего.»

11 сентября.

Вечер. Я иду с работы пешком. В кармане жужжит телефон. Звонит Ленка, я на Невском, вокруг полно машин и очень шумно и я ничего не слышу из того что она говорит, сворачиваю на Садовую, ее все еще ремонтируют и здесь не так шумно. Ленка говорит взволнованным голосом. Спрашивает, слушала ли я новости, я отвечаю отрицательно. Она вкратце рассказывает, что произошло. Мне, сказанное, кажется какой-то журналисткой уткой, и я высказываю ей свои сомнения. Посмотри телевизор, говорит она, уже крича мне в трубку, там показывают, как рушатся башни. Я прохожу мимо Апраксина, в витрине стоит телевизор, а внутри толпится много народа. Захожу внутрь, идет программа «новости»,  показывают падающие в Нью-Йорке небоскребы. Замираю перед экраном. У меня ощущение полной причастности к происходящему. Я физически ощущаю себя частью всего этого хаоса, и чувствую эту панику, безысходность. Мне кажется, что я тоже там, я дышу этой пылью и гарью и вот оно это чувство, уходящей из-под ног почвы – я тоже вместе со всеми падаю с высоты сотого этажа вниз. Мне совершенно нечем дышать, у меня темнеет в глазах, и я хватаюсь за стену и начинаю, как рыба хватать ртом воздух. Я перестаю видеть. Я моргаю глазами как филин, но передо мной сплошная темнота. Постепенно начинают появляться звуки и конторы предметов, и я слышу голос, который звучит совсем рядом со мной «женщине плохо, выведите ее на воздух». Воздух, мне нужен воздух.  Я кидаюсь к дверям и выбегаю  на улицу в состоянии полнейшего ужаса. Я жадно и тяжело дышу, словно кто-то сейчас лишит меня этой возможности. Постепенно зрение возвращается. Но я вся еще покрыта испариной и боюсь двигаться. Я чувствую, как кто-то берет меня за плечо и отводит в сторону.

-Я знаю милая, что случилось, твой друг тебя бросил, уехал в дальние края. Хочешь, красавица, я тебе погадаю. Я всю правду расскажу, что было, что будет, ни разу ни совру, все как на духу.

Я поднимаю глаза. Передо мной стоит цыганка и с жалостью смотрит мне в лицо. «О да!», идея послушать еще версию цыганки о том, «что было» возвращает меня к жизни. «Я порой собственным воспоминаниям с трудом верю», иронизирую я просебя. Цыганка, видя мою нерешительность, тянет меня в подворотню, но я вырываю руку и говорю:

- Хочешь, я тебе сама погадаю?

На мгновение цыганка теряет дар речи. Ее глаза становятся огромными и смотрят на меня с изумлением. Но она быстро  приходит в себя и отталкивает меня со словами:

- Во шмардовка!

И спешным шагом уходит проч.

 В кармане несколько раз жужжат смски. Засовываю руку в карман, чтобы достать телефон, но рука нащупывает какие-то бумажки. Это телефон Вовы и письмо от Тома, бумажку с телефоном Вовы сразу выбрасываю, а письмо Тома, наконец, разворачиваю и читаю.

«Нина, ты излишне драматизируешь все происходящее. Ни у меня, ни кого из руководства нет к тебе никаких претензий, все, что произошло просто часть бизнеса. Я очень сожалею о том, что это создало тебе какие-то проблемы. Надеюсь, что это не повлияет на наши с тобой личные взаимоотношения. Я бы хотел завтра тебя увидеть, позвони мне. Том»

Я перечитываю текст несколько раз. Я не могу понять что это: цинизм, глупость, пошлость? Интересно, он сегодня там был, в этих башнях? И тем, кто погибал в этих башнях, тоже сказали, что они, это всего лишь часть бизнеса и не нужно все излишне драматизировать?