Экспедиция Сосновского Ю.А. 1874—1875 гг. в Китай. Китаизм

Данный материал приводится с максимальным сохранением авторского слога, из отчета Сосновского Ю.А. об экспедиции в Китай. Фотографии сделаны фотографом этой экспедиции Боярским, мной взяты из мировой цифровой библиотеки.

КИТАИЗМ.

Мне хотелось бы поделиться своими впечатлениями по поводу столь общего, столь укоренившаяся воззрения на так называемый китаизм. В наших представлениях китайщина, китаизм является синонимом застоя, неподвижности, упадка. Абсолютного покоя нет в при­роде: где есть обмен материй, там есть жизнь—жизнь поступатель­ная, если соки питания здоровы и, наоборот, фаза разрушения, если они видоизменяются, слабеют и прекращаются. Мы не имеем в виду, да почти и невозможно проследить шаг за шагом все стадии, через которые проходило просвещение в Китае с того момента, когда, оно пустило первые ростки. Как потом, постепенно развертываясь, они переходили реформы зрелости, дали плоды как, после того, на­чался период дряхлости и упадка. Мы хотим только констатировать факт, как он есть, представить то положение Китая, в каком находит его в настоящее время посторонний наблюдатель.

Ремесленник за плетением корзин. Китай, 1874—1875 гг.

Дух законов и система народного образования, выражая результаты предшество­вавшей умственной и политической жизни народа, служат, вместе с тем, залогами и будущая преуспевания. С этой именно точки зрения мы и намерены взглянуть на современное состояние Китая.

В то время как магометанский Восток в сфере религиозных отношений видит результат падшей природы человека, фантастическую покорность судьбе, сковывая догматами Корана свободу совести и прогресс мысли, Китай под словом религия разумеет не догмы, и лишь вероучение, т. е. известный образ мыслей по отношению к богопочитанию и нравственности. По этой причине все религии в Китае имеют одно общее название цзяо, что значит: толк, учение, лучше сказать, изложение обрядов и нравственного учения известной религии. Богослужебные обряды, считаясь только формой внутренних действий, хотя и важны по отношении к цели, но сами по себе, как средства, значения не имеют, а потому обряды одной какой либо религии не могут иметь преимущества перед обрядами другой. Признавая единственным догматом поклонение верховному существу и обоготворение предков и людей праведных, позитивизм той религиозно-философской школы, которая известна у нас под именем учения Конфуция, представляет обширное поле для построения любой системы. Дух терпимости, каким отличается это учение, достаточно характеризуется словами даже китайских мусульман-писателей, говорящих, что оно дает материал, из которого с одинаковым удобством можно построить и мусульманскую мечеть, и ламайское капище.

Странствующий мастер по ремонту горшков. Хами, Синьцзян, Китай, 1875 г.

В области права и социальных отношений Китай выработал такие принципы, над которыми нельзя не остановиться: закон, прежде всего и выше всего. Он одинаково обязателен как для последнего полицейского служителя, так и для хуан-ди (император). Напрасно в наших ходячих понятиях мы представляем себе повелителя Китая олицетворением полнейшего произвола, беззаветным властелином своих действий. Физически он не ответствен, но нравственно — даже до стеснения. Возвысив на высоту сына неба, окружив его ореолом святости, предания и закон начертали устав не только общественной жизни его, но и семейной. Даже милость, для которой, казалось бы, нет образца, в Китае обставлена рамками закона: глава империи может миловать только на основании закона. Так, если известное преступление совершено при смягчающих вину обстоятельствах, и мира наказания, определяемая положительным законом превышает преступление, то уголовная палата представляет государю два приговора: один — на основании положительного закона, а другой— смягченный, указываемый особыми постановлениями, которые служат дополнением к законам. Утверждение последнего приговора есть право помилования государя. Также точно повышение в чинах и назначение на должности определено законом. На основании общего, порядка оно производится по представлению палаты чинов после сделанной ревизии, которая установлена через каждые два года на третий и притом со строгим соблюдением очереди. Главе империи хотя и предоставлено право назначения непосредственно на высшие должности, начиная от министров и кончая председателями казенных палат, но лишь в виде исключения. Министры, по достоинству, выше всех чинов в империи. Они считаются государевыми помощниками, но за нарушение законов и упущения, по должности могут быть призваны к суду, по определению государственных чинов, и подлежат ответственности на общих основаниях. Облекая силой догмата поклонение старине в лучшем значение этого слова, обычай и закон налагают тем самым нравственную ответственность на физически не ответственную главу империи за соблюдения законов. Хуан-ди не может нарушить их, не оскорбляя общественного мнения, внешним выражением которого служат юй-цзы и дао - цензоры, блюстители нравственности и закона. Последние уклоняются от чистоты своего призвания и делаются такими же прислужниками и чиновниками, но как образчик их прямого назначения, может служить следующей факт, имевший место еще не так давно, в пятидесятых годах, в правление Дао-гуана.

У второго министра умерла жена, женщина обыкновенная, ничем не прославившаяся. Один из академиков, которые считаются людьми учеными, а потому и важными, желая сделать шаг по службе, написал в память покойницы восторженную элегию, где в стройных и размеренных стихах не пожалел красок, восхваляя нескончаемые добродетели своей героини, и расчувствовался до того, что назвал ее своей матерью, матерью других, всех бедных, чуть ли не всего мира. Элегия воздействовала: когда понадобилось назначить воспитателя ко второму из сыновей императора, министр, муж покойницы, в общем видении которого состояло наблюдение за воспитанием детей хуан-ди, вспомнил академика-поэта и представил его на это звание. Хуан-ди утвердил, и все шло преблагополучно, как вдруг цензор—просто белый шарик (нечто вроде губернского секретаря или поручика), нагрянул с докладом, где, затрагивая столь деликатную струну китайца—нерадение о воспитании юношества вообще и детей хуан-ди в особенности, в сильных и горячих выражениях описал всю историю элегии и доказал, что академик льстец, прислужник, роняющий своё звание. Хуан-ди чрезвычайно рассердился прогнал, академика, а в изданном по этому случаю указе упрекал министра в легкомыслии и, в заключение - передал дело на рассмотрение палаты чинов, с тем, что если окажутся злоупотребления, то предать виновного суду уголовного трибунала. Дело кончилось тем, что палата сама присудила министра к понижению двумя чинами.

Водоподъемное колесо на реке Хуанхэ (Желтая река), северная часть г. Ланьчжоу, провинция Ганьсу, Китай, 1875 г.

В Китай два сословия: благородные и простолюдины. Но их составляют не бароны и вилэны, не помещики и крепостные, а ученые и неученые. В числе ученых считаются: студенты, кандидаты, ожидающие вакансии для поступления на службу, и чиновники. К простолюдинам принадлежат: земледельцы, ремесленники и купцы. Положив в основу социальных отношений образование, законодатель поставил вопрос широко, устранил возможность кастического устройства. Свободный доступ к образованно открыт для всей массы населения безразлично. Нигде народное образование так сильно не развито, как в Китае. Только актеры, военнопленные, сторожа присутственных мест и полицейские служители считаются людьми позорного происхождения, лишены гражданских прав, поэтому им и не дозволено поступать в учебный заведения, а следовательно и на государственную службу. Звания эти в настоящее время наследственные, а прежде сторожа, например, присутственных мест комплектовались из каторжных, почему и лишены права на образование.

Городок, окруженный рисовыми полями и горами на заднем плане. Китай, 1874—1875 гг.

В сфере экономических определений Китай усвоил и провел в жизнь такие начала, которые лишь в последнее время становятся достоянием просвещенной Европы. Аграрные законы поражают глубиной, ясностью взгляда и заботами о пользе народной. Существует правильный кадастр. Земля свободна и поземельная подать незначительна. Звание земледельца возвышенно и почетно. Известный обряд землепашества, который в столице ежегодно совершает сам хуан-ди, а в провинциях начальники областей, служит символическим выражением того почета и уважения, которым пользуется земледельческий труд.

Есть даже положения, на основании которых фермеры и земледельцы награждаются чинами за рациональное ведение сельского хозяйства. В прочих отраслях народной промышленности экономическая свобода пользуется полным правом гражданства. Принципы laissez faire, laissez passer воплощены в живые, законченные формы. Понятие о труде практикуется и известно каждому с самого юного возраста.

Таков Китай на основании писаных законов. Может ли страна идти к упадку под сенью таких начал? Здесь ли понятие о китаизме? Над чем же, в таком случае, трудились в Европе- реформация, философы и экономисты прошлого столетия, весь этот век— эта великая собирательная личность, наконец, успехи нашего времени? Не близка ли сама Европа в таком случае к китаизму? До точки поворота, до периода дряхлости Китай, очевидно, также еще не дожил. Он не исчерпал еще свои силы, не утилизировал сполна свои богатства: ему неизвестен еще микроскоп, паровая машина и прядильный станок. Но где же причина столь резким противоречиям, которые неизбежно встречает путешественник на каждом шагу: как будто на бумаге одно, а на деле другое; замечательное развитие практических, сторон жизни и явный упадок в других отношениях.

Портрет даотая Ханькоу, китайского чиновника, облаченного в зимнюю служебную форму с вышитым отличительным знаком на груди и надетыми поверх бусами. г. Ханькоу, провинция Хубэй, Китай, 1874 г.

В деле торговли, как мы уже отчасти видели, начало ассоциации, кредит, вексельное право, условия товарного движения,—все это достигло возможной степени совершенства, заведено и устроено по личной инициативе, подчинено контролю самоуправления, без всякого участия правительства. Что китайский купец-коммерсант в полном смысле слова, достаточным убеждением может служить то, что с ним с трудом конкурирует такой специалист в деле торговли, как англичанин. В Хань-коу, например, от 200 торговых домов, бывших в начале, осталось не более 50—60. Вскоре после войны, англичане широко повели дело, заводя повсюду фирмы и агентства. Новизна, масса капиталов, энергическая деятельность ошеломили на первых, порах китайцев, и они пассивно, по-видимому, относились к зарождавшемуся господству на внутренних рынках. Но когда в массы стало проникать сознание пользы, то началась реакция, спокойная, не торопливая, по китайскому выражению, «спешащая медленно». У нас в Забайкалье уже несколько лет раздаются жалобы, вследствие наплыва китайцев, что они захватили торговлю в свои руки; промышленная Америка тоже ставит вопрос о «желтом человеке». Наконец, евреи— где их нет, где они не властвуют? —а в Китае они были, да исчезли.

Конная повозка китайского чиновника. Китай, 1875 г.

Обрабатывающая промышленность развилась самобытно и во многих отношениях достигла неподражаемой степени совершенства. Организация труда, разделение производств на мельчайшие отрасли и разнообразие ремесел достойны всякого удивления. Шелковые ткани отличаются глянцем, прочностью и бесподобием красок. Фарфоровые изделия пользуются всемирной известностью. Резные работы поражают тонкостью и законченностью отделки. Если многие замечают упадок некоторых производств, то это, прежде всего объясняется волнениями и смутами последнего времени. Так например: хороший сорт фарфора стал реже попадаться, потому что лучшие фарфоровые заводы (в Цзян-си) разрушены тайпингами в 1860 году; тонкорунные меха, известные под именем тибетских, тоже на время вышли из обращения: они выделывались в области Нин-ся-фу, но, в последнее восстание, овец извели в пищу, а большинство работников сошло в могилу. Нужен большой запас уверенности в природных интеллектуальных способностях, чтобы, без правильной научной подготовки, браться за такое сложное дело, как артиллерийская техника. После последней англо-французской экспедиции, китайцы обратились к устройству своих арсеналов, и заводов. Машины выписаны из заграницы, заводы устраивали иностранцы, преимущественно англичане и французы, они же были и первыми руководителями работ. Немного времени прошло, и теперь почти во всех арсеналах персонал техников главным образом, из китайцев, которые изготовляют стальные пушки, вполне европейский порох и строят фрегаты.

Семья ученого. Его жена там не присутствует, так как в строгих конфуцианских семьях женщинам не позволялось выходить из дома. Китай, 1874—1875 гг.

Земледелие и система сельского хозяйства стоят в Китае на, та­кой степени совершенства, какое редко можно встретить в Европе. Земля отдыха не знает, и отнятые у нее силы возвращаются ей посредством тщательного удобрения, которое составляет правильную и обширную статью торговли. Поливка полей производится посредством каналов которые устраиваются даже по скатам гор, а где нельзя провести воду непосредственно, то поднимают особыми механизмами. Целые артёли странствуют от фермы до фермы, от пашни к пашне, занимаясь орошением полей, устраивая для этого временные колодцы и подъемные механизмы. Вообще отличительная, черта китайскаго хо­зяйства, что оно извлекает наибольшую пользу из земли, не истощая ее. За то, с каким трудом, с каким старанием, китаец ходит за своим полем. Надо видеть его, как он взбирается, на малодоступ­ные высоты, прибирает обломки камня, устраивает искусственные площади и сам нередко впрягается в плуг. Дешевизна жизненных продуктов поразительна, а при ограниченном пользовании землей и замечательной густоте населения, она указывает на рациональность сельского хозяйства и на то, что вообще в массе населения бездна производительного труда. В наших представлениях чох или 1/8 ко­пейки - величина неизмеримой ничтожности, а в Китае за один чох можно купить хлебную лепешку. 50 чох дают дневное пропитание семье.

Таким та образом, в проявлениях практической деятельности, где участвует, масса народа, т. е. земледельцы, ремесленники и купцы, Китай не знает себе соперника. Достиг он этого совершая медлен­ную работу, путем упорного труда воспитанного с первых дней младенчества, и благодаря исключительным природным свойствами народного духа. Школа не даст ничего, потому что в первоначальных училищах, через которые проходит масса народа, простолюдины, учат только чтению письму и счетоводству. Без естествознания, без правильной научной подготовки, замечательные успехи, естественно, должны были достигаться вековой работой изо дня в день, по мелочам, ну тем постепенного совершенсвования, которого мы и замечали вследствии малого знакомства со страной и видя лишь внешнюю ее сторону, в лице официального чиновничества.

Шествие свиты местного сановника, его несут в паланкине позади. г. Ханькоу, провинция Хубэй, Китай, 1874 г.

А чиновник-китаец не то, что простолюдин. Дорога его иная: он не участвует в народной жизни, стоит праздным зрителем в общей дневной работе. Он - ученый: занимается поэзией и словесностью, говорит языком класиков, которого народ не понимает, и он сам не понимает, потому что кругозор его физических знаний стоит не в уровень с теми вы­сокими, умозрительными истинами, которые раскрываются, изучением классической древности.

Простолюдин, как мы сказали, дальше первоначальной школы не идет, ограничиваясь первыми, необходимыми познашями в грамоте и счетоводстве. Образование чиновников или так называемых ученых проходит ряд учебных заведений и испытаний, начиная в уездных училищах и кончая столицей. Получившие первоначальные сведения в народных школах или у домашних учителей отправляются в свой уездный, окружной или областной город. Здесь, в особом школьном учрежденш «кун-гуани», с соблюдением всех правил, точно определенных законом до последних мелочей, подвергаются они испытанно, и удовлетворившие требованиям его зачисляются в штат училища, под именем студентов «сю-цзай». Студентом можно чи­слиться в течение тридцати лет. Студент освобождается от всяких общественных служб и повинностей, и теряет право располагать выбором состояния, а считаясь кандидатом на государственную службу, обязан продолжать дальнейшее образование под надзором казенных учителей. Для этого его учат поэзии, словесности, добронравию, религиозным обрядам, музыке и мимике. Всему этому он учится из четырех класических и пяти канонических книг, признанных та­кими по их древности и важности содержания. Каждый год произво­дится так называемое годичное испытание, а через два года на тре­тий предварительное. Задаются темы для разсуждения из четырехкнижия и пятикняжия, политические задачи и пятисловные стихи от четырех до десяти строк. Напрактиковавшись в изяснении из классических книг и поэзии и уменьи писать пятисловные стихи, студент отправляется на новое испытание в свой провинциальный или губернсюй город. Здесь он получает звание кандидата (цзюй-жинь), а затем идет за получением дальнейших степеней: ученого (гун-ши) и магистра (цзинь-ши), на столичные и дворцовые испытания. На губернском и столичном испытаниях задаются: философские рассуждения, стихи и полити­чески задачи. На дворцовом испытании — только политические задачи. Теперь, когда все испытания закончились, цель жизни достигнута: новый чиновник зачисляется на государственную службу. Высшими учебно-учеными учреждениями считаются: «приказ ученых» и «астрономический институт», куда попадают перлы, первые магистры, которые, находясь уже там и считаясь на службе, продолжают прежние упражнения в классической словесности. Такова система образования чиновников, государственных деятелей, двигателей умственного движения.

А вот ее результаты:

По свидетельству истории, еще при государе Яо, за две слишком тысячи лет до Н.Э., китайские астрономы Си и Хо знали солнечный и лунный год и правильную небесную сферу. И что же? Нынешние астрономы обязанные заниматься поэзией, а не течением небесных светил составляют календарь счастливых и несчастных дней. Каждый год, в день нового года и в некоторые другие дни, наблюдают по флюгеру, откуда дует ветер, где грянул первый гром, и через три дня, неупустительно, стихами древне - классического слога докладывают результат своих наблюдений государю.

В Гучень нашей экспедиции необходимо было получить некоторые сведения о дороге. Переводчик возвращается и говорит, что застал полное сборище местных властей, но не мог добиться никакого толку, потому что чиновники заняты были серьезными прениями по поводу стиха: «ветер воет или свищет». И это происходить в 120-ти верстах от Урумчи, гнезда восстания, и когда солдаты изнемогают от голода.

Один ученый классик, с которыми нам случилось беседовать, пресерьезно уверял, что русский язык выработал более грубые звуки, нежели китайскй, потому что китайцы мало употребляют животной пищи, а больше мучную, тогда как русские наоборот.

Другой не менее ученый словесник, настойчиво доказывал, что у них в Китае, женщина находится в состоянии беременности девочкой, девять месяцев, а мальчиком непременно десять.

Все сведения о России, какие сообщал своим соотечественниками китаец-писатель и путешествённик, заключались в том, что в России отличные барбаны.

Вид на обсерваторию с находящейся в ней армиллярной сферой и другими астрономическими приборами, Пекин, 1874 г.

Строгая отчетность в расходовании казенных сумм исключает, по-видимому, всякую возможность хищения, между тем, когда после первой войны с англичанами хватились денег в государственном казначействе, для уплаты контрибуции, то не досчитались, ни много ни мало сто миллионов! Но разве стройность и гармония природы терпят от этого сколько-нибудь! Для того ли казначейский чиновник полжизни упражнялся в изучении словесности, чтобы не уметь отписаться, что украденные миллионы не нашли своего места в гармонии природы.

Во время англо-французской войны, китайский главнокомандующий Цын-ван поставил мины на пути следования неприятеля между Дагу и Тьянь-цзином. Союзники проведали о них. Вызвался китайц, некто Са-ту-за, указать положение мин и даже взял подряд уничтожить их. Мины уничтожены и рассчеты Цын-вана рухнули. Закон преследовал Са-ту-за, как государственнаго изменника, но, по счастливой случайности, ему удалось вылечить от какого-то недуга влиятельного чиновника. Метрик и паспортов в Китае не существует, и гибкость ума, воспитанная продолжительным изучением образцов, старины, легко нашла выход: Са-ту-за преспокойно проживает и по настоящее время в 170-ти верстах от Пекина, в Бао-дин-фу, торгуя аптекарскими припасами.

Из массы находящихся под руками примеров я взял первые, случайно попавшиеся. Я никогда бы не кончил эту повесть невежества, предрассудков и нравствевнаго растления, которая так резко отделяет ученого китайца-чиновника от честного труженика-простолюдина. Чем же обяснить эту разницу, эту обособленность двух элементов, составляющих два главных государственных сословия в Китае? Ничем другим, повидимому, как системой воспитания. Простолюдин не изучает класических «цзинов», не говорит о мелочных дрязгах слогом Кхун-цзы, но зато достигает в практической деятельности той степени совершенства, какую мы видели, и выжидает только, чтобы микроскоп и паровая машина открыли новую фазу на пути прогресса, указали непочатые еще источники материального благосостояния. Китайский классик, развивая исключительно отвлеченную, умозрительную сторону умствования, очевидно, потерял равновесие. Чтобы возстановить его, чтобы освободиться от схоластических пут и педантизма, которые отрывают от действительной жизни, влекут к бюрократизму и на преступную дорогу взяточничества, ему также точно нужен микроскоп, химичесюй анализ и путь опытных исследований. Нужно, говоря словами безсмертнаго Бэкона, чтобы он знал, что «истинная цель всех наук состоит в наделении жизни человеческой новыми изобретениями и открытиями». Вот эта-то односторонность системы образования в Китае может, по-истине, отвечать нашим понятиям о китаизме.